Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

Все они казались Алеше донельзя старыми.

— Вот, внучек, все молодые в город уезжают, одни старики в селе остаются, — подтвердила бабушка его наблюдения. — У нас ведь даже лекаря здесь нету — один фельдшер. В больницу надо в Сумзу на автобусе ехать… Вырастешь, станешь врачом — будешь меня лечить.

Алеша корректно смолчал.

Зачем обижать бабушку, не отказывавшую ему в покупках?.. Жалко, что магазина с игрушками в селе не было…

Ночью странный приступ удушья повторился.

Пришлось снова с отвращением глотать не только горячее молоко с медом и содой, но и столовую ложку растопленного нутряного сала, утром принесенного от соседей, от которого не на шутку тошнило.

Мальчик догадался, что хуже всего ему было в постели с перинами, и вновь попросился на диван, на котором невесть как уснул полусидя уже при первых блеклых проблесках зари.

Сестренка чувствовала себя в деревне прекрасно: пила густые сливки, ела нежную курятину, бегала во дворе, с опаской поглядывая на злонравных петушков, с готовностью клевавших проволоку клетки, когда она осторожно дотрагивалась до нее палочкой или стеблем лебеды.

После того как в две лопаты помогли родителям быстренько посадить в огороде картошку, отягощенные сумками, набитыми обернутыми в «Сельскую жизнь» куриными тушками, Панаровы воротились домой.

Алешин папа заметно посвежел, развеялся, подчас усмехался своим мыслям, повторяя негромко: «И восстанет мгла… и станут вновь угрюмо поклоняться».

Наткнувшись у колонки на Козляева, набиравшего воду в ведро, он, как всегда, без обиняков, по-простому, по-соседски поприветствовал товарища:

— Ты что же, козья морда, сдал-то меня со своим товаром?

— Ты че, Тольк, несешь?.. — вытаращился тот. — Я сам себе, что ли, враг?

— А кто же еще? — рыкнул Панаров. — Меня же ждали на проходной!

— Среди своих в цеху стукача ищи, — посерьезнев, процедил сквозь зубы Семен. — А мне тебя вообще не резон сдавать. У тебя вон сын растет, а у меня дочь. Живем через три дома… Может, породнимся еще. Сватьями будем…

— Рано или поздно правда всплывет, — нахмурившись, пригрозил Анатолий. — Узнаю, что ты меня под статью подвел — шею сверну вот этими руками. А про сватьев забудь! Меж мордвов своих зятя ищи.

Взяв в руки до краев наполненные ведра, Козляев, упрямо наклонив голову, зашагал к своим воротам: «Это мы еще посмотрим, кто кому башку свернет… Ты, сваток, не на того нарвался».

Панаров, с неприязнью посмотрев в спину удалявшемуся Семену, сплюнул в сторону, ополоснул ведра, выплеснув воду под росший рядом старый клен с истрескавшейся седой корой, и с силой надавил на ребристый стальной рычаг, до блеска вылощенный, отполированный сотнями рук.

Вода мощным напором со звоном ударила в оцинкованное дно ведра.

Последний звонок на школьной выпускной линейке Алеша внимал с отрадным облегчением. Сразу на четыре класса, на полторы сотни меньше число непонятных, опасных существ, которых нужно было сторониться, все время ожидая затрещины либо пинка, отбегать в сторону, едва завидя впереди, торопливо прятать мелочь на самое дно портфеля.

Его годовой табель светился одними пятерками. Даже неприступный Шляпа поддался уговорам непреклонной Софьи Пантелеевны, выведя с гримасой зубной боли на лице пятерку за четверть и итоговую за год.

— Да ему тройки много! — беспомощно воскликнул он, против воли совершая преступление.

— Вы из него спортсмена изволите выпестовать? — мудрой улыбкой древнего божества ответствовала искушенная женщина-педагог. — Для этого у вас есть богатый материал из моих хулиганов. А он честь школы в других сферах будет отстаивать. Там, где от ваших спортсменов толку ни на грош. Или вы не хотите, чтобы школа входила в число лучших в районе?.. Вот и поддержите мальчика.

Алеша внешне безмятежно, со спартанским терпением выслушал попреки бессильно злившегося физрука. Он понимал, что одну-то пятерку в табеле никак не заслужил. Но созерцать безупречно-однородный, сомкнутый рядок годовых оценок было так приятно, что стоило и потерпеть.

«Все равно я из тебя в следующем году мужика сделаю, никуда ты от меня, рохля, не денешься», — пригрозил напоследок Шляпников, кончая урок.

В изношенно-выспренной напутственной речи Слон неспешно, заумно и гнусаво пожелал выпускникам, чтобы все пути-дороги были пред ними открыты, но чтобы шли они каждый своим — неторным, еще нехоженым путем, чтоб они штурмовали высоты, возводили новые стройки, шагали от победы к победе социализма и не забывали беспамятно родное гнездо, из которого ныне вылетают.