Сергей Захаров - И восстанет мгла. Восьмидесятые

— Ну, давай по одной с устатку, и я тоже пойду сполоснусь, — по-хозяйски пригласила его Даманская, протягивая запечатанную «Столичную». — Радио включи, может, музыку какую найдешь… И перекуси с дороги.

Оставшись один, слегка попахивающий лавандой Панаров поискал глазами и увидел загородку с дверным проемом, задернутым двумя плотными шторками с безыскусными цветами и карминно-красными ягодами. В тесной спаленке у стены стояла кровать-полуторка, на пружинах которой лежало два матраса под одеялом с покрывалом, одна подушка высилась в изголовье.

Вернувшись в комнату, Анатолий налил и выпил для смелости еще стопку, не прикоснувшись к еде и лишь занюхав кусочком свежего огурца.

Любовь вошла в избу в неброском тонком халатике до колен, застегнутом спереди на несколько пуговок. Случайно или нет, при движении легкие, скользящие полы домашнего халата довольно высоко открывали стройные загорелые бедра. На ногах были обуты трогательные теплые домашние тапочки с сиреневыми цветками.

Панаров поймал себя на мысли, что грудь у Любки небольшая — по крайней мере, намного меньше, чем у Тоньки Козляевой, — но форма, слегка вырисовывавшаяся под тканью, ему понравилась.

— Нашел музыку? Вот и здорово… А ты что — в молодости в ансамбле играл? — грациозно опустившись на стул вполоборота к столу и забросив ногу на ногу, поинтересовалась Любовь.

— Играл… В основном «Битлов», «Роллинги», — вспомнил тот. — Ну и свои, конечно.

— Ты сам сочинял музыку? — удивилась Даманская, слегка покачивая тапочкой в такт звукам, долетавшим из радиоприемника с полки. — У тебя есть образование?

— Да нет, самоучка… На слух мог любую мелодию на гитаре подобрать, — признался Панаров, стараясь крепиться и не низводить слишком часто очи долу, на острые открытые коленки сидевшей так близко женщины. — Но потом бросил.

— Почему? — широко, чуть шире, чем следовало, раскрыла она свои и без того большие, с согдианским разрезом глаза гурии, немножко переигрывая изумление.

— Всему свое время… — все еще слегка зажато отказался развивать тему Анатолий. — Взрослее стал. Дням былым возврата нет…

— Толька, а зачем я тебе? — неожиданно посерьезнев, стрельнула вопросом и пронзительным взглядом Любка.

Так сразу, внезапно, под светившимся изнутри зеленью хромового хрусталя блеском бездонных очей напротив было трудно собраться с мыслями и ответить что-то внятное, путное.

— Ты мне давно нравишься, но я все не решался просто так взять и подойти, — пробубнил наконец он, глядя в стол. — Боялся тебя… И себя.

— Отчего?

— Я знаю, что ты не из той категории…

— Тогда почему сегодня решился? — не отводя немигающего взора, без тени улыбки допытывалась Даманская.

— Почувствовал что-то такое… Там, на поле…

— Когда я в правильном ракурсе стояла? — рассмеялась она, выпрямив спину и чуть разведя плечи, на что моментально среагировали полы вольно застегнутого как внизу, так и сверху шелкового халата.

— Знаешь, и это тоже… Но не это главное, — не замечая легких движений собеседницы и не поднимая головы, погрузился в свои думы Панаров. — Почувствовал, что не хватает мне в жизни… Давно и сильно…

— Чего не хватает?

— Жизни… И меня самого в жизни.

В комнате воцарилась тишина, прерванная негромкими звуками следующей лиричной мелодии из приемника.

— Толя, ты знаешь, я тебе семью ломать не хочу… Но я боюсь к тебе привязаться, — чуть дрогнувшим голосом произнесла Любовь, теснее стягивая халат на груди. — Представляешь, как тяжело бабе одной в сорок лет? Без семьи, без мужика, без детей идти, кружить бесцельным путем… Года проходят мимо вот в этих четырех стенах, где скучно, холодно и больно. И так на всю жизнь. Без просвета… Я свихнуться боюсь либо спиться. Или, как ты сказал, стать женщиной той самой категории, гетерой гулящей, падшей жрицей любви. Что так в петлю, что эдак… Я ведь веселая — там, за дверью… Хорошо, что никто мне за улыбку, в душу заглянуть не может.

Панаров молчком и не шевелясь слушал, с дурманящим чувством понимая, что его затягивает туда, откуда он уже не сможет выбраться. Сейчас еще можно встать, поблагодарить и вернуться в свой обыденный, привычный мир.

— Вот привяжусь к тебе — что будешь делать? — спросила Любовь, едва коснувшись его щеки прохладными пальцами. — Утопишь?.. Или зарежешь?

Одним движением Анатолий вскочил со стула, бросился к ней и немного неуклюже обнял сзади за плечи. Любка податливо чуть откинула голову назад, обнажив длинную шею с едва наметившимися морщинками… Все получилось почти само собой…