Мишель Деон - Высший круг

Сотрудники теснились в ротонде, откуда открывался вид на анфиладу небоскребов и дальше, до желтых вод Гу­дзона. Их было около дюжины в этой застекленной ком­нате, которую малейший луч солнца превращал в пекло. Артур очень скоро почувствовал их враждебность. Он не поднимался по ступенькам, и ему оказывали покровитель­ство априори ненавидимые инстанции. Поначалу ему было трудно сосредоточиться в шуме разговоров, под назойли­вые звонки телефона, когда постоянно отвлекают, но по­немногу он обособился, послушав совета Бруштейна:

— Они дураки. Не обращайте на них внимания, и они ста­нут вас уважать. Уолл-Стрит — это джунгли. Не нужно защи­щаться: нада всегда нападать, словно тебе грозит смерть.

— Я здесь только временно.

— Не забывайте, что вам могут предложить остаться, и тогда одному из них придется вылететь. Будем тянуть жребий. Особенно опасайтесь одной из двух женщин — Женни. Она зла на весь свет. В двадцать пять лет она уже дважды разведена. Хорошее начало! Гертруда носит под своей пышной рыжей шевелюрой слуховой аппарат. У этой девушки большое будущее.

Во время перерыва сотрудники сменяли друг друга, некоторые оставались сидеть за столом, жуя сэндвичи и попивая Кока-Колу за своими пишущими машинками и калькуляторами и только отключив телефон.

— Дрожат от страха, что кто-нибудь займет их место, — смеясь, сказал Бруштейн. — Пойдемте, перекусим. Они по­сле этого полгода спать не смогут.

Когда они сели за столик в небольшом кафе, «косящем» под французское, Бруштейн разоткровенничался еще больше:

— Алан напрасно держится на виду. По нему стреляют. Oт него было бы больше толку, если бы он оставался в тени, но мы все такие! Однажды мы умрем от желания высунуть нос. В то же время от старой дружбы никогда не открестишься. Будьте крайне осторожны, входя в систему Портера: засосет. Хватит разговоров. Знаете, на какое звание я претендую? Я лучший знаток Сезанна во всех Соединенных штатах. Вы любите Сезанна?

— Да, но боюсь, мне надо повторить урок, если придется говорить о нем с фанатиком.

— Тогда я назначаю вам встречу через две недели и по­веду обстрел. Готовьтесь к обороне.

Остальные служащие спускались до тенистого Баттерипарка и рассаживались на скамейках лицом к реке, над которой летали тучи чаек, сопровождая прибывающие и убывающие грузовые, пассажирские суда и буксиры. Артур любил Баттерипарк. По утрам, встав в шесть часов, он там бегал. Полчаса джоггинга помогали ему перенести целый день сидения за столом. По вечерам он шел куда-нибудь в кинo или в театр, но чаще всего оставался дома, готовясь ко второму году обучения в Бересфорде.

Неожиданно, после полуночи, к нему приходила Элизабет. Она до смерти уставала на репетициях. Выгнав Пет­ра и Ли, которые были «ни в зуб ногой», она наняла Джерри — молодого студента Нью-Йоркского Колледжа, «ужасно» красивого негра. Элизабет раздевалась перед Артуром с непринужденностью, которой была проникнута вся ее жизнь. Какое счастье было смотреть, как она обнажается, с таким совершенством, что даже забываешь о желании. Вопреки производимому ею впечатлению, она была чрезвычайно застенчива в самый напряженный момент. Возвращаясь с пробежки в Баттерипарке, Артур заставал ее еще спящей и готовил ей чай со свежими круассанами. В этом подавляющем городе, раздавленном летним зноем, наслаждение, которое они дарили друг другу, было единственной связью Артура с жизнью. Остальное было ему безразлично. Этот мир никогда не станет его миром. Но где он — его мир? Он аккуратнее писал своей матери, немного приукрашивая свою жизнь, побуждая ее сходить к кардиологу, с тех пор как она призналась, что порой теряет сознание. Он увидится с ней в сентябре. Она жила ради его возвращения: «…ты предста­вить себе не можешь, как ты нас обрадовал своим успехом на экзаменах. Мы счастливы, что тебе удалось удачно устро­иться в брокерскую контору…» Ах, если бы она только ви­дела, где он работает с дюжиной других сотрудников, эту тесноту, шум, хоровод курьеров, которые входили и выхо­дили, обливаясь потом, а под конец дня — корзины, наби­тые бумагами, бутылками из-под минералки, устаревшими графиками, черновиками, — тогда бы она уже не добавила: «ну вот, дорогой мой мальчик, для меня ты всегда будешь “мой мальчик”, даже если станешь крупным финансистом… ты вращаешься в высшем круге». Какими иллюзиями она себя тешила? «…Ты больше не рассказываешь мне о своих бразильских друзьях! Наверное, они вернулись к родным на каникулы. А эта красивая американка? Ты ничего о ней не говоришь. Я знаю, какой ты скрытный. Наверняка тут что-то кроется! Ты ведь знаешь, что от меня ничего невозможно скрыть. Я читаю между строк!»