Мишель Деон - Высший круг

Артур коснулся губами прохладной щеки Аугусты.

— Ты ничего не делаешь, чтобы увидеться со мной, — сказала она.

— Жетулиу делает все, чтобы я с тобой не видался.

— Когда я тебя увижу?

— Сейчас! Смотри, я здесь! Я поцеловал тебя в щеку и не подавая виду, погладил тебя по руке.

— Просто изнасилование! — хмыкнула Элизабет.

У Аугусты было только пять минут. За ней заедет машина, чтобы отвезти на вечеринку. Куда? Она не сказала. Как и то, будет ли там Жетулиу. Ей было бы нечего надеть, если бы Элизабет не одолжила ей платье. Кстати, совершенно невозможное. Нельзя ни подняться, ни спуститься по лест­нице, а уж в четырехэтажном доме без лифта, в рабочем квартале, это просто кошмар. Почему Элизабет не живет на 72 улице вместо Виллиджа? Жуткое место. И только по­смотрите, в чем здесь люди ходят: в джинсах и теннисках, шагу не пройдешь, как тебя затошнит от гари из итальянских тратторий и французских бистро. Или еще хуже: на лестнице можно столкнуться с парой теток, которые семе­нят, сцепившись мизинчиками, и воняют пачули — «зна­ешь, горничные мажут себе этим под мышками, когда делают уборку».

— Ну все, концерт окончен? — спросила Элизабет.

— Да.

И Аугуста со слезами бросилась в объятия Артура.

— Спаси меня, если ты мужчина.

Элизабет нажала на кнопку выключателя, и во дворе-саду вспыхнула акация.

— Только этого не хватало, чтобы все прослезились.

Артур гладил затылок Аугусты, которая бесстыдно к нему прижималась. Поверх ее обнаженного плеча он видел двор, дерево, соседние дома — один гранатово-красный, другой яблочно-зеленый. Зажигались окна. Чья-то рука опустила шторы в окне напротив.

Аугуста отстранилась, закрыла обеими руками лицо:

— Я теперь уродина!

— Это еще мягко сказано, — отозвалась Элизабет, взяв ее за руку и увлекая в ванную, где они заперлись.

Дорожная сумка, брошенная посреди комнаты, побуждала уехать. Артур колебался. Еще не поздно порвать с эти­ми двумя существами, сбежать от них и жить жизнью, ко­торую так хорошо описал ему Портер. Он слышал, как они говорили по-английски: звонкий голос Элизабет успокаи­вал прерывющийся голос Аугусты. На софе валялось пла­тье с блестками, балетная пачка, старый измятый костюм. Элизабет, наверное, порылась в гардеробе своей труппы, чтобы найти черное шелковое платье. Жилец сверху поставил пластинку Пресли. С лестницы донесся шум ссоры, а потом быстрых шагов. Сосед приглушил звук. Аугуста вышла первой.

— Какой ужас, я опаздываю… Артуро, как чудесно было с тобой увидеться. Ты ничуть не постарел… нет-нет, уверяю тебя, ты совсем такой же, не выглядишь на свой возраст! Так приятно встречаться только раз в полгода. Не успеем друг другу надоесть. До через полгода… обещаешь? Правда?

— Я буду в Нью-Йорке в июле и в августе.

— Тогда позвони мне. Но ничего не говори Жетулиу. Ты знаешь, какой он странный. Никогда не угадаешь, как он по­ступит. Он импульсивный. Мне кажется, он тебя немного бо­ится. Он мне сказал, что однажды ты чуть не набил ему физи­ономию. Знай, что я бы тебе этого никогда не простила.

— Дай мне твой номер телефона.

— 567… Слушай, это неважно, я никогда его не помню. Я живу у друзей на Пятой Авеню. Элизабет все это знает, она тебе сообщит.

Она сжала его лицо руками и быстро поцеловала в губы. Переступив порог, она обернулась, уже положив руку на перила.

— Я сильно горевала после смерти Конканнона. Жетулиу не захотел, чтобы я поехала на похороны.

— Он и сам там не был.

— Жетулиу не любил Конканнона. Это долго объяснять. Впрочем, он никого не любит. Хотя нет… меня… возможно. Бедная я! Вечно в слезах. И смешная. Артуро, не забывай меня никогда.

Они услышали, как она осторожно спускается по кру­той лестнице. Элизабет прошла в комнату, которая выхо­дила на улицу.

— Артур, поди-ка посмотри!

Внизу стоял белый «роллс-ройс» с черным шофером в ливрее, который открыл дверцу перед Аугустой. Она залез­ла в машину, даже не подумав посмотреть вверх.

— Святый боже! — вздохнула Элизабет. — Неужели мы ее уже потеряли?

Без проблем сдав экзамены, Артур вернулся в Нью-Йорк и поступил к Янсену и Бруштейну. Элизабет приютила его на первое время, и они договорились не навязываться друг другу, к тому же она приступила к репетициям пьесы, которую хотела держать в секрете. Неподалеку от ее дома, на Ректор-стрит, он снял на два месяца небольшую одно­комнатную квартирку на последнем этаже, удобную, но не более того: кровать, шкаф, стол и стул, душ, на стене — старые гравюры с портретами австрийских монархов. Единственным, что он добавил от себя, был сундучок капи­тана Моргана. Хозяйка, миссис Палей, венгерка, знавала лучшие времена и даже претендовала на титул примадон­ны Будапештского балета до распада Австро-Венгерской империи. Она приятно грассировала по-французски и вре­мя от времени приходила пылесосить с видом низложенной государыни, мужественно переносящей невзгоды. В окне торчал шпиль церкви Святой Троицы. Контора брокерской фирмы Янсена и Бруштейна был в двух шагах. Артур при­ходил туда к восьми и уходил в пять, когда, после сумас­шедшего дня, весь квартал впадал в оцепенение, а шоссе и тротуары Уолл-Стрит перед зданием Биржи покрывали тонны бумажных полосок от телексов. Мистер Янсен запи­рался в своем кабинете и принимал посетителей в час по чайной ложке, встретиться с ним было почти невозможно. Он подражал джентльменам из лондонского Сити: двуборт­ный костюм в полоску, голубые рубашки с накрахмален­ным белым воротничком, однотонный галстук. Его компа­ньон Бруштейн — растерзанный, в брюках в гармошку, в измятом пиджаке с перхотью на плечах, со сбитым на сторону галстуком — источал мощный заряд жизненной энергии, сыпал прибаутками, называл сотрудников по имени, десять раз на дню пожимал им руки, и при этом поразительно быстро и верно принимал решения, благода­ря чему фирма и процветала. Поговаривали, что во время войны он был гениальным шифровальщиком. В те времена и завязалась его дружба с Портером.