Мишель Деон - Высший круг

Сзади следовала не только машина, но и молодой чело­век в костюме из бежевого альпака. Артур узнал его: это тот самый, что был в темно-синем на причале у «Квин Мэри» и в университете, во время лекции.

— Очень хорошо, — сказал Портер. — Вижу по вашему взгляду, что детали от вас не ускользают. Поверьте, мне его навязали. Другие, не я, считают это важным. Минерву это тоже устраивает. Она убеждена, что этот молодой человек с парабеллумом в кармане следит за моим поведением, как будто мне больше нечем заняться, как бегать по девочкам в городе, где все друг за другом подглядывают и друг на друга доносят. Представьте себе, что меня застигнет в го­стиничном номере с проституткой, в одних трусах, какой-нибудь фотограф или журналист — на следующий же день я появлюсь на первой странице «Вашингтон Пост», строго­го стража добродетели политиков, но не всегда своей соб­ственной. Тут же тебе мини-процесс, где судья приговорит меня к штрафу. Представляю себе физиономию президен­та, заляпанного скандалом. Карьера коту под хвост. Вам повезло, что вы француз, что вы свободны в своей стране, где считают, скорее, делом чести не совать свой нос в лич­ную жизнь публичных людей.

Портер шел военным шагом, резко останавливался по­среди тротуара, не заботясь о других прохожих, хватал Артура за руку, чтобы подчеркнуть важность своих преду­преждений и убедить его в узости мышления видных дея­телей и журналистов.

— Я это не о вас говорю, — заверил Портер, когда про­щался. — Возможно, однажды…

— Мне до этого еще далеко.

— Хочется верить… Шофер вас покатает. Ничего по­хожего на Нью-Йорк. Холодный город, даже в сорокагра­дусную жару, как и подобает средоточию Власти. Власть холодна. Красоты есть. Судите сами.

Выйдя из самолета в аэропорту Ла Гуардиа, он позвонил Элизабет.

— О, Артур, как ты кстати! Приезжай сейчас же. У меня для тебя сюрприз.

Сюрприз звался Аугустой. Потом Артур обозлится на Элизабет за то, что она его не предупредила. Наверное, она сделала это нарочно, чтобы доказать ему свое великодушие, напомнить (хотя он и так не забывал), что они оба свободны, а во время своих кратких и слишком редких встреч обме­ниваются лишь наслаждением, которому могут позавидовать ангелочки. Для Артура эта встреча стала потрясением, таким неожиданным, что он онемел, оцепенел, уронив до­рожную сумку к ногам, словно Аугуста застигла его на месте преступления. За полгода разлуки она превратилась в миф, идею, с каждым днем становившуюся все более бесплотной и даже безголосой, хрупкое изваяние, которое малейший ве­терок уносил, приносил обратно, размывал его контуры. Он даже не сразу ее узнал. Она стояла спиной к окну, лицо ее скрывалось в полумраке комнаты, где Элизабет, любившая все приземленное, зажгла с наступлением вечера только одну низкую лампу. Так всегда бывает: нежданно осуществивше­еся тайное желание выбивает нас из колеи, и мы уже не зна­ем, хотим ли того, чего так желали, лишившись подоплеки нашей жизни, придававшей ей очарование, когда любимая женщина становится нереальным существом, явление кото­рого нарушает порядок вещей. И как тут не быть ошелом­ленным такой, столь желанной, встречей, которая, наконец, была дарована Артуру под покровительством Элизабет, что привело его в смущение и до чего ни одной из девушек, по­хоже, не было дела?

Низкая лампа освещала Аугусту до колен. Все осталь­ное — ее талия, грудь, красивая и благородная посадка головы — открылось глазам Артура, когда они привыкли к полумраку. Она вправду была здесь, и он узнал ее та­кой, какой она была, одновременно в его воспоминаниях и его воображении, женщину из плоти и крови, в облегаю­щем черном шелковом платье, с простой ниткой жемчуга на шее, с двумя легкими золотыми ракушками в ушах, с серебристым кушаком, обвивающим талию и спадающим справа. Если предположить по ее лаконичным открыткам, что Аугуста питала к Артуру хоть немного тех чувств, кото­рые он сам питал к ней, встреча была слишком неожидан­ной, чтобы они не были ею потрясены. Все это правда или они это выдумали? Он уже не был настолько молод, чтобы тешиться сказками о романтической любви. Причины, по которым его тянуло к Аугусте, было трудно объяснить. Рассуждай он даже более здраво, он не смог бы себе в них признаться. А если бы она на них ответила в завуалированной форме, ему бы это показалось еще более невероятным.

— Ну вот! — воскликнула Элизабет, удивленная их молчанием. — Я-то думала, что вы друг другу на шею броситесь. Или я чего-то не знаю?