Мишель Деон - Высший круг

Ad Augusta per angusta

— Ты едешь в Швейцарию? Ты должен повидаться с Аугустой. Она мне…

Включился зеленый свет, высвободив поток машин, ко­торые перекрыли голос Жетулиу, но не прервали его.

— …ее сразу узнаешь. Совсем не изменилась, хотя…

Перед ними затормозила бетономешалка, чан которой вращался, пересыпая камешки.

—…по-прежнему соблазнительная… ты знаешь, я… изя­щество… ее телефон…

Он достал из кармана плаща смятую визитку, прочитал номер телефона в Лугано, который Артур мысленно запе­чатлел, не будучи уверен, что вспомнит его через час.

— Извини, я спешу, — сказал Жетулиу и приподнял чуд­ную твидовую шляпу, прикрывавшую его череп, похожий на сахарную голову.

Снова зажегся красный, и он в три шага пересек улицу Святых Отцов. С противоположного тротуара помахал над головой белым платком, словно поезд уже увозил Артура в Швейцарию, в Тичино. Между ними встрял автобус. Когда он проехал, бразилец уже исчез, оставив своего собесед­ника наедине с номером телефона, которого он слишком долго ждал и теперь не был уверен, что им воспользуется. Особенно получив его от Жетулиу.

Пока Артур поднимается по улице Святых Отцов по на­правлению к бульвару Сен-Жермен, думая о другом, но все же оборачиваясь в надежде, что Жетулиу снова возникнет сзади и расскажет что-нибудь еще об Аугусте, номер теле­фона впечатывается в его память, и тяжкая тоска сжимает горло. Да что ж это? Кому прокричать: «Слишком поздно, жизнь прошла. Того, что плохо кончилось, не начнешь сна­чала»? Уж конечно не этим торопливым прохожим, студентам-медикам, выстроившимся в очередь перед конди­терской, из-за чего ему приходится сойти с тротуара, не позаботившись взглянуть, кто едет по шоссе. Машина поч­ти задевает его, и на Артура выплескивается ругань, вызы­вающая смех у студентов. Умереть под колесами, в такую минуту — какая горькая ирония, двадцать лет спустя… Умереть надо было сразу, чтобы не влачить за собой бремя неудачи, которая до сих пор сковывает ледяным холодом его мужскую жизнь.

Артур входит в ресторан, где его ждут два уполномо­ченных одного немецкого банка. Ему нравится бизнес, на­учивший его лгать и утаивать. Понемногу в нем зародился двойник, совершенно другой человек, который пригожда­ется ему при переговорах: сухой, говорящий всегда только по делу, притворяющийся, будто не слушает, но при этом не упускающий ни слова из того, что ему говорят, трезвый, не курящий и снимающий на американский манер пиджак, чтобы вести разговор в рубашке, держа под рукой чашку кофе, внезапно переходя с фамилий на имена, как только партия кажется ему выигранной. «Это не я! Это не я!» — ска­зал он себе, случайно взглянув в зеркало напротив стола, где сидел. Но «я», настоящее «я» стирается с каждым днем. Су­ществует ли оно еще? А если существует, то покоится под прошедшими годами, разбитое на куски, вместе с биением сердца и иллюзиями двадцатилетнего юнца. И если порой это «я» возрождается из пепла в огне лжи самому себе, от него все еще веет ароматом Аугусты.

За двадцать лет до того, осенью 1955 года «Квин Мэри» собирался отплыть из Шербура в Нью-Йорк. Обычно плава­ние занимало каких-нибудь четыре дня, но это в исключи­тельном порядке продлится шесть, поскольку лайнер сдела­ет заход в Портсмут, а затем в Корк, чтобы взять на борт других пассажиров. Артура такая перспектива приводила в восторг. В двадцать два года ему все было внове, включая волнительный сюрприз, приготовленный матерью. Заменив втайне от него билет туристического класса, которым он должен был удовольствоваться, она преподнесла ему каюту первого класса, в которой он будет один во время всего пу­тешествия. За какие деньги? Она, такая экономная, отка­зывавшая себе в излишествах, чтобы сохранить лицо после смерти отца и позволить сыну стать благородным носите­лем материнских амбиций! То, что он, сдав экзамен (впро­чем, довольно нетрудный), получил стипендию на обучение в американском университете, специализирующемся на бизнес-праве, уже всколыхнуло в ней громадные надежды. Она увенчала их билетом первого класса, сильно превос­ходящим ее средства, — настоящее безрассудство.

Однажды, когда его пригласил в гости один из однокласс­ников, родители которого жили в особняке в Нейи, она про­дала японский веер, полученный в наследство от дальней родственницы, чтобы сшить своему сыну костюм на заказ, и чуть только он, не привыкший к такой роскоши, вздумал бунтовать, она заставила его замолчать непререкаемым то­ном: «Знай, что ты будешь вращаться в высшем круге, и ты должен стать одним из них». Ужас был в том, что на тот меж­дусобойчик между пятнадцати-шестнадцатилетними маль­чишками и девчонками все пришли в джинсах и свитерах. Кроме него. Артур, чуждый этому мирку богатых кварталов, смертельно страдал в своем галстуке, накрахмаленном во­ротничке и синем костюме в полоску.