Мишель Деон - Высший круг

— Море — совершенно дурацкая штука, сказала Ау­густа. — Я его ненавижу. А вы?

— Я еще не составил мнения на этот счет, но почему вы не летаете самолетом?

— Спасибо! Каждый второй теряется над Атлантикой.

— Об этом бы знали.

— Никогда никого не могут найти, вот почему об этом не говорят. Как досадно, что у вас нет мнения по поводу моря. Вообще-то вы не очень интересны.

— Вы хотите сказать, что я не стараюсь казаться инте­ресным. Что ж, так и есть.

Элизабет вернулась одна.

— Я уложила Конканнона и оставила Жетулиу за покер­ным столом с тремя американцами. Вы не играете в карты, месье Морган.

Oна могла бы сказать: «Вы играете в карты?», на что потребовалось бы ответить утвердительно или отрицатель­но, или придать своей фразе вопросительный оттенок, но в таком виде это было простой констатацией, ни больше, ни меньше, как если бы она заметила, какого цвета у Ар­тура глаза — голубые, зеленые или карие, или какой у него нос — прямой, курносый или «уточкой». Может быть, он не играл в карты потому, что не довелось, или же, поглощен­ный учебой, откладывал на потом развлечение, суть которо­го мало его привлекала. Ошибкой, которую он, к счастью, не совершил, было бы ответить, объясниться, даже выдумать. Ни Элизабет, ни Аугуста не ожидали, чтобы Артур отозвал­ся. Преимуществом «Вы не играете в карты» была ясность, француза отнесли к среде, отличной от круга Жетулиу, и надо сказать, без всякого высокомерия, даже, скорее, с яв­ной симпатией к молодому человеку из иной страны и иной среды, чем те, в которых они обретались.

Зато Элизабет запросто могла обозвать женщину в три раза себя старше, с гордо поднятой головой проходила в две­ри вперед пассажирок, прихрамывающих или обтянутых платьями поросячье-розового или незабудкового цвета, и глу­боко презирала своих соотечественников. Когда выяснилось, что на борту находится супруга посла Бразилии в Европе, Ау­густа добилась, чтобы эту женщину поместили подальше от нее. Эта игра поразила Артура, когда он ее постиг. Его фран­цузское воспитание, напротив, ограничивалось узким кругом семьи и заранее устроенных встреч, кроме того, поскольку он был сыном офицера, погибшего в последнюю войну, ему всегда преподносили французов как единственный героиче­ский и респектабельный народ на земле. Но не каждая нату­ра этим удовлетворится. У него уже были подозрения на этот счет. Переезд из Шербура в Нью-Йорк их усугубил.

— Здесь полярная стужа, — сказала Аугуста. — Я ухожу, пока не подцепила смерть. Артур, поскольку вы ужинаете с нами…

Это была для него новость.

— …я настоятельно вас прошу не надевать смокинг. Жетулиу никогда его не надевает, и ему будет неловко, если вы явитесь в черном галстуке. Профессор Конканнон за другим столиком. То есть, если он продержится до тех пор. Плавание для него — настоящая трагедия. Вся эта вода вы­зывает у него жажду. Но вы увидите… на суше… то есть я хочу сказать, до, во время и после лекций, мы с Жетулиу можем вас уверить, что это человек замечательного ума, если не свалится под стол. Элизабет, предупреди меня, ког­да мы придем в Корк, даже если это будет ночью.

— Это будет ночью.

— Я хочу посмотреть на посадку ста пятидесяти маленьких патеров.

— Не все же ирландцы патеры.

— Эти — все! Я навела справки! Наш администратор, как говорят француженки, сделав губки бантиком, — «про­сто душка». Он объяснил мне, что из Корка регулярно пач­ками отправляют маленьких патеров в Соединенные Шта­ты, где их не хватает, тогда как эта благословенная богом земля поставила их производство на поток. Таким образом можно выровнять внешнеторговый баланс…

Действительно ли она замерзла или притворялось по­этическим созданием, обреченным укрываться от непого­ды или кашлять, как Маргарита Готье? Однажды какой-нибудь мужчина выставит ее на холод, имея достаточно здравомыслия в своей любви, чтобы выявить в ней долю истины и упиваться тем, что она выдумывала со столь оча­ровательной изобретательностью. Глядя, как она прикры­вает грудь сложенными на ней руками, втягивает шею и подбородок в меховой воротник, запросто можно было по­думать, что на прогулочной палубе свищет ледяной ветер, хотя палубу с обеих сторон закрывали широкие передвиж­ные загородки.

— Где вы? — окликнула она Артура. — Я не могу пере­хватить ваш взгляд.

— Я думал о вас.

— Ну что ж, продолжайте.

Она поцеловала Элизабет.

— Оставляю его тебе. Он немного странный. Ты мне потом все расскажешь. Но только будьте умницами и не делайте гадких вещей перед ужином. Это очень плохо для кровяного давления.