Мишель Деон - Высший круг

Она уже ушла, когда Элизабет покорно кивнула.

— Ей-то откуда знать? Мужчина, который сумеет ее пле­нить, не соскучится. Правда, может статься, что она, как птичка в клетке, перестанет петь.

— Да, мне приходило это в голову.

Элизабет взяла его под руку.

— Пойдемте. Сядем в баре. Сейчас мертвый час. Вы мне расскажете, о чем вы думали… хотя… давай на «ты». Так гораздо проще. Ну что, ты уже влюблен в Аугусту, как все мужчины, как только ее встретят?

— Влюблен — неточное слово, и потом еще слишком рано. В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать: не пото­му слишком рано, что мы знакомы только с сегодняшнего утра, а слишком рано по жизни, слишком рано, потому что Я еще не знаю, что это такое и что с этим делать. Я плохо говорю, наверное, кажусь тебе дураком или мокрой курицей но ты так хорошо знаешь французский, что мне незачем тебе все растолковывать.

Элизабет резко остановилась, удерживая его за руку.

— Да, я хорошо говорю по-французски, и мне это нравит­ся. Мои папа с мамой погибли в авиакатастрофе. Насколько я их помню, они были круглыми дураками. Но все же не до конца, поскольку наняли мне гувернантку-француженку, когда-нибудь я расскажу тебе о Мадлен. Это к ней я каждый год езжу в Сен-Лоран-на-Луаре, она моя настоящая мать. Она раньше срока научила меня читать, ходить в кино, в те­атр прежде времени. Однажды она мне сказала: «Теперь ты знаешь все, что знаю я, настал момент вылететь из гнезда с одним девизом: ничему не верь и верь во все».

— Страшноватая золотая середина!

— Мой милый Артур, мы для тебя что-нибудь придума­ем. Мне надоело расхаживать перед этими мумиями, за­вернутыми в одеяла. И потом эти старухи, которые меня разглядывают, говоря себе, что я ношу джинсы, лишь что­бы скрыть свои некрасивые ноги, и что мне не следует но­сить морскую фуражку, и что пора бы мне начать красить­ся! Они на меня тоску наводят. С половиной из них мы встречались, и они прекрасно знают, что я Мерфи, но я не могу припомнить имени ни одной из этих оштукатуренных физиономий.

Они прошли через курительную. Жетулиу, сидевший за столиком с тремя другими игроками, им подмигнул. Он собрал карты со стола, перетасовал и стал сдавать. Артур достаточно повидал картежников, чтобы сказать, что бра­зилец не обладает ловкостью рук, свойственной хорошим игрокам. Один раз он даже выронил карту. Партнер стал над ним смеяться. Элизабет увлекла Артура прочь:

— Пошли! Он нас стесняется.

В баре профессор Конканнон опасно раскачивался на табурете напротив бармена, красного от сдерживаемо­го гнева, который упорно отказывался отзываться на имя Пэдди. Конканнон настаивал:

— Так будет гораздо проще для всех, не только на борту «Квин Мэри», но и на всех судах британского тор­гового флота.

Элизабет не стала дожидаться, пока бармен взорвется.

— Через пять минут это уже не смешно. Корабль — та же деревня. Представь себе, что я от нечего делать, и пре­зрев настоятельные рекомендации Аугусты, приду к тебе в каюту или ты ко мне, — через пять минут об этом будет знать весь лайнер, и за ужином все разговоры будут только об этом. Лучше воздержаться.

— А разве воздержание не вызовет столько же пересу­дов? Будут шептаться о том, что я гомосексуалист или что ты лесбиянка.

— По большому счету, мне это все равно, просто мне больше хочется сегодня посмотреть кино.

В сотый раз крутили «Американца в Париже». Джин Келли весело танцевал. У Лесли Кэрон были симпатичные, хоть и коротковатые ножки. Артур несколько минут подре­мал, Элизабет, наверное, тоже. Снова зажегся свет. «Квин Мэри» тяжело качался на волнах на рейде Корка. Принима­ли на борт «маленьких ирландских патеров», по выражению Аугусты. Хотя они вовсе не были маленькими — высокие светловолосые и рыжие парни с лицами, порозовевшими от ветра и дождя. Без белого воротничка священнического облачения их, скорее, можно было принять за спортивную команду. Кстати, многие тащили ракетки, сумки для голь­фа, хоккейные клюшки, привязанные ремнем или простой веревкой к их фибровым чемоданчикам. Аугуста вышла из своей каюты и, стоя на верху большой лестницы, созерцала их прибытие с лукавыми искорками в глазах.

— Тебе не кажется, что они просто милашки? — сказала она подруге. — Ты думаешь, они действительно намерены про­тивиться плотскому греху всю свою жизнь? На твоем месте я попыталась бы совратить хоть одного сегодня же вечером.

— А ты сама?

— Я? Я не знаю, как это делается. Да и ты, наверное, тоже. Представь себе, как он лижет палец.