Советник (совсем не тайный, его имя было у всех на устах, и сплетники приписывали ему широчайшие полномочия) принял Артура в своем кабинете в Белом доме.
— Что вы делаете этим летом?
— Я хотел вернуться на две-три недели во Францию, повидаться с матерью и с друзьями, чтобы убедиться в том, что еще не слишком обамериканился. В то же время я не уверен, что у меня будут деньги на дорогу, а если и будут, то, возможно, лучше их приберечь. Я трачу слишком много времени на переводы и частные уроки.
Портер в рубашке в полоску и с алым галстуком-бабочкой, золотыми запонками и часами, сидел за массивным бюро — подделке под чиппендель — и поигрывал ножом для бумаги, отмеряя им свои вопросы.
— Как вы смотрите на то, чтобы поработать в июле-августе?
Тон был непререкаемым.
— В какой области?
— О, ничего сложного: один мой друг, брокер с нью-йоркской биржи, ищет стажера.
— Я плохо разбираюсь в биржевых делах.
— Лишний довод. Пойдемте пообедаем, и вы подумаете.
Высокопоставленные сотрудники Белого дома обедали в закрытом клубе. Портер не пожимал рук, торопясь, ограничиваясь небрежным жестом в ответ на приветствия, несшиеся от каждого столика.
— Вашими результатами в Бересфорде очень довольны, — заговорил он, когда заказал меню и вино, не поинтересовавшись мнением гостя.
— Кто именно?
Администрация… Второй курс покажется вам поинтереснее.
— Надеюсь.
— Признаюсь, нет ничего скучнее учебы. Жизнь — гораздо более интересный учитель. На стажировке у Янсена и Бруштейна вы узнаете то, чему вас не научат ни в каком университете.
Артур выдвинул довод, в который, едва лишь его произнес, уже сам больше не верил:
— Моя мать ждет моего возвращения.
— Ваше будущее тоже вас ждет, и его любовь не такая верная, как у матери.
— Вы циник.
— Циник? Нет. Я здравомыслящий человек. Положим, все можно уладить. Наши самолеты каждый день вылетают в Европу. В сентябре я доставлю вам билет туда и обратно, который не будет вам стоить ничего, кроме неудовольствия путешествовать с военными.
Если Артур хотел быть искренним с самим собой, ему следовало признать, что его нерешительность вызвана не столько сыновней любовью, сколько боязнью покинуть Америку, где живут Элизабет и Аугуста, хотя с последней ему не удавалось увидеться уже несколько месяцев. Оставаясь невидимой, она была препятствием, наивность которого была ясна.
— В таком случае, я принимаю предложение. С благодарностью, — добавил он.
— Я не требую от вас никакой благодарности.
Клуб был полон. Опоздавшие ждали в баре, пока освободится местечко. За столиками разговаривали и смеялись так громко, что Портеру с Артуром приходилось повышать голос, чтобы расслышать друг друга, и это исключало всякие нюансы в их словах. В зале витал легкий запах аптеки, производимый то ли лосьонами после бритья этих господ, то ли их надушенными платочками в нагрудных карманах, то ли кондиционированным воздухом. Два-три раза шум стихал на несколько секунд без причины и тотчас снова нарастал.
— Тихий ангел пролетел, — сказал Артур.
— Было бы странно. В Вашингтоне, округ Колумбия, ангелов нет. Они сдались и ушли. Никто их не слушал.
Подписав счет, Портер посмотрел Артуру прямо в глаза:
— За два месяца у Янсена и Бруштейна вы многое узнаете. Большую часть из этого нельзя выносить из офиса. Одно оброненное слово вызывает крах целой операции, подготавливаемой месяцами. Я думаю, вам будет интересно поплавать несколько недель в море, кишащем акулами.
— Акулами?
— Да, на взгляд европейцев. Конканнон не предупреждал вас на корабле? В Соединенных Штатах есть один бог: деньги. Он отпускает все грехи. Вы знаете Вашингтон?
— Нет.
— Это современный Рим. Мой шофер покатает вас сегодня днем, а потом отвезет в аэропорт. Я посоветовал ему избегать негритянских кварталов. Там мне нечем гордиться. Вы остановитесь в Нью-Йорке перед возвращением в Бересфорд?
Артур думал об этом и хотел этого. Он уже месяц не видал Элизабет.
— Моя секретарша поменяет ваш обратный билет. По меньшей мере, Элизабет Мерфи даст вам менее трафаретное представление о нашем обществе, чем я.
Этот дьявол знал обо всем. Артур напрягся. Портер это почувствовал.
— Поймите, что все тайное становится явным, и не усматривайте в этом подчеркнутого интереса к вашей особе. Мисс Мерфи всегда напоминает мне басню вашего великого Лафонтена: чтобы стрекозы продолжали петь, муравьи должны присматривать за хозяйством. Я принадлежу к тому, что есть в Америке самого жесткого, чтобы внутри крепости стрекозы продолжали петь, как ваша подружка… или ломать комедию. Пройдемся немного, хорошо? Машина поедет следом.
Читать дальше