Илья Кочергин - Точка сборки (сборник)

Сашок представлял охоту как встречу с красивым животным, вышедшим на поляну и повернувшим к охотнику гордую голову с величественными рогами. А между тем это оказалась изнуряющая езда без дороги, без видимой цели и ясного направления по горным чащам.

Альберты пропадали за деревьями, возвращались, торопили, склонялись в седлах над невидимыми следами, что-то обсуждали, и Сашок не понимал слов. Когда его не видели, он привставал на стременах или вытаскивал из них ноги и вытягивал, сгибал, тер колени ладонями. Глаза слипались, пекло солнце.

Они перевалили через невысокую гряду, и Альберты опять скрылись впереди. Конь остановился, и понукания уже не помогали. Сашок бил коня чумбуром, пятками, ерзал в седле и говорил: «Чу, пошел!», потом сдался. Почувствовал полную беспомощность и непригодность, замер и сидел некоторое время неподвижно. Потом оглянулся. Сильвестр свешивался с толстой ветки, валявшейся на земле, а теперь вставшей дыбом. Веревочка попала в развилку, ветка поднялась и вздернула собаку вверх.

Сашок слез, морщась от боли в коленях, отвел коня назад. Сильвестр опустился на землю, его глаза были закрыты.

Сашок вынул из развилки веревочку и подергал за нее, неуверенно позвал собаку, осторожно пнул носком сапога. Потом опустился на колени. Сквозь пышную, пахучую шерсть сердце не прослушивалось. Нужно было что-то предпринять, и Сашок стал сводить и разводить собачьи лапы, делая что-то вроде искусственного дыхания, периодически склоняясь и стараясь уловить биение жизни.

Потом он заметил, что Альберты молча сидят на своих конях рядом и смотрят на него. Их кони не хрустели ветками, поэтому они подъехали незаметно. У Сандяева шапочка опять сползла на глаза, рот был открыт.

– Что ты делаешь? – осторожно спросил Альберт.

Сашок объяснил.

После паузы Альберт сказал:

– Надо на лошадь садиться, ехать надо. Время мало.

– А Сильвестр?

– Поехали потихоньку. Время мало.

Сашок послушался, и собака потащилась по земле, собирая на себя лесной мусор. Потом вскочила и бодро потрусила, поблескивая ласковыми глазами и подняв кверху уголки губ. Сашок засмеялся.

Темп охоты к середине дня увеличился.

Альберты все больше проявляли нетерпение, иногда быстро спорили, несколько раз Сандяев соскакивал с лошади и разглядывал примятую траву, колени все больше болели, но это все меньше беспокоило, рыжий мерин, кажется, стал немного шевелиться, участвуя в общем настроении, Сильвестр реже забегал за встречные деревья, солнце пекло сильнее. Сашок все чаще колотил чумбуром по конской заднице, его внимание ушло от самого себя, от тряски, боли и усталости, оно скользило впереди и по сторонам, проникало сквозь кусты, заглядывало в просветы между деревьями. Глаза стали зорче, уши чутче.

Возбуждение достигло предела, когда они выехали на берег речки. Сандяев соскочил со своего кулата – коня масти кула, Сашок потянул со спины ружье и тоже спрыгнул, сев с размаха на корточки – колени не держали. Вскочил, озираясь, выискивая зверя.

Сандяев моментально снял и бросил под дерево седло, Альберт тоже. Сандяев достал из арчимака котелок и набрал воды.

– Обед! – радостно объяснил Альберт.

И был обед – чай и хлеб с густыми кислыми сливками.

Потом Сашок лежал в полусне и слушал, как Альберт рассуждает о птицах. Ничего не могло быть в жизни лучше этого – лежать на потнике посреди леса и слушать про птиц.

– Она, эта куропатка, ворует яйца.

– Сымда тьимыртка уурдабай тьат, – возражает Сандяев. – Сымда не ворует яйца.

– Сымда не ворует. Куропатка ворует, агуна уурдар тьат, – объясняет Альберт. – А сымда – рябчик. Который свистит.

Потом Альберт показывает, как кричит агуна, куропатка: «Токоёк-токоёк-токоёк».

– Да, я неправильно сказал. Русские слова перепутал, – соглашается Сандяев и продолжает внимательно слушать.

– Она, эта куропатка – жадная мать. На гнездо сев, много яиц снесет – десять, двенадцать. Если очень сильная, может двадцать яиц положить в свое гнездо. Но все равно хочет больше детей иметь и идет к другой куропатке воровать. Принесет, а у нее в это время тоже яйца унесли. Но она же не умеет считать, поэтому даже не заметит. Поправит яйца носом своим, порядок наведет, а пропажу не видит! – Альберт радостно хохочет, его брови поднимаются, глаза делаются похожими на полумесяцы рожками книзу. Он хлопает себя ладонями по коленям.

– Ворон может до трех считать. Дальше не может, – серьезно говорит Сандяев.