Михаил Каминский - Переполненная чаша

Анатолий Сергеевич назвал адрес и, закрыв глаза, откинул голову на спинку сиденья. Водитель что-то произнес, может спросил о чем-то, Беспалов промолчал, только неопределенно, едва заметно, кивнул. Сейчас бы он поговорил с таксистом — и на профессиональные темы, и просто о жизни: намерзся там, на кладбище, насмотрелся, наслушался и жаждал живой теплоты общения, да мешали другие слова, тоже несказанные, рвалась на волю, требовала выхода надгробная его речь…

Люди, люди, дорогие мои! Интеллигентные, хорошо одетые, современные. И умные, потому что, слышу, говорите все как следует, как положено, то есть грамотно и со смыслом, соответствующим горестному моменту…

Да, суровый и тяжелый момент. На редкость. Ведь дорогой Борис Филиппович ушел от каждого от нас, а это горе, умноженное на число людей, знакомых с незабвенным товарищем Заботиным, а не просто общее горе. Я так иногда думаю: не бывает общих несчастий, разве только война, а также землетрясение, пожар вследствие короткого замыкания, наводнение или другое стихийное бедствие. Это только радость, как поется в одном неплохом фильме, случается на всех одна. Пожалуйста, не возражаю, радуйтесь сообща. А печалится, тем более горюет, каждый все-таки в одиночку, за исключением случаев, указанных выше.

Вы простите меня, дорогие товарищи, что собираюсь критиковать и учить вас. С одной стороны, кто я такой, чтобы воспитывать людей с положением и дипломами? Но, с другой, все же в свои пятьдесят лет и после многих жизненных неурядиц я сдал экзамен на первый класс, и теперь я водитель первого класса, то есть выше класса нет и быть не может. И где ж я еще встречусь сразу со всеми вами, знакомыми покойника, но не знавшими Бориса Филипповича, погибшего якобы в автомобильной катастрофе?…

Так вот, уважаемые товарищи, не знавшие, судя по вашим выступлениям, Бориса Филипповича ни на грамм. Идет снег, земля мерзлая. Неуютно, неудобно в ней товарищу Заботину. А ведь как любил он удобства, включая ковры и произведения живописи! А еще он любил рассказывать о себе, о своей жизни, чего теперь, понятно, ему больше никогда не приведется делать. Как-то раз, когда мы находились в одном месте, — скажем, в санатории, — Борис Филиппович спросил у меня, употребив мое ласкательное прозвище: «Джамаечка, а любил ли ты?» Должен вам признаться, дорогие товарищи, условия в том санатории были вполне приемлемыми, но о прошлом в его стенах говорили мало, все больше о будущем — о предстоящих медицинских процедурах, например, или о том, что с нами в дальнейшем будет. И еще должен вам сказать, что тогда у меня не было не то что первого класса, а даже прав водительских — отобрали. Вследствие чего любовь представлялась мне явлением третьестепенным. Поэтому, используя соответствующую мимикрию, я заорал дурным голосом: «Любовь свободна, мир чарует!.. Любовь — родная дочь свободы!..» — блажил я на всю третью палату и привлек всеобщее внимание: что, мол, там у вас, братцы, происходит? А товарища Заботина, ныне покойного, я от себя тем самым оттолкнул. И много лет спустя тоже пробежал, считай, мимо Бориса Филипповича, оставив его в одиночестве, когда его нельзя было оставлять. И только теперь я понял, какую оба раза совершил подлость, и, пожалуйста, не считайте меня сумасшедшим, осознал я сегодня во всей полноте свою вину и причастность к смерти Бориса Филипповича…

Да, я виноват. И Гриша Артист виноват. Он по своей молодости и глупости не верил рассказам Бориса Филипповича о его многих приключениях и геройствах. И Кузнец, то бишь Макаров, виноват. И Сахарок… Да о чем я, если вы их не знаете?..

В общем, идет снег. И земля уже мерзлая. А вы все про труды и награды, про то, что был он до конца своих дней… И так далее… А разве про это надо? Надо бы говорить нам о том, что умер Борис Филиппович из-за нас с вами, то есть по причине отсутствия любви и наличия одиночества. Не погиб незабвенный товарищ Заботин в автомобильной катастрофе. Это ведь его тень ездила на работу, разговаривала, подписывала бумаги, пила коньяки и всякие виски. Она и попала в дорожную аварию, а умер Борис Филиппович, скажу честно, много раньше, когда был обделен вниманием и любовью. Он лично был обделен. Нами. А на фига человеку все остальное, включая персональную машину и собственный «мерседес», если его не слышат и не любят? Ведь жизнь без любви что дом, определенный к сносу, из которого выселили жильцов. Или, к примеру, стародавняя дуга с колокольчиками над кабиной трехсотсильного «КамАЗа». В общем, нонсенс, как говорил доктор Дроздов, а за ним повторял Профессор.