Пришлось идти на свободную должность в отдел главного технолога. С нее-то Землянников и сдернул его в профсоюзные деятели: «Вам уже за тридцать, Юрий Владимирович. Это, с одной стороны, немного. Но с другой… Охота вам, как смирной шахтерской лошади? Лопушок слева, лопушок справа — и вперед… по скучному кругу. Вы не сердитесь, но с этой низкой орбиты я вас столкну». — «Куда ж, Николай Евгеньевич?» — спросил Неверов. «Я хочу обеспечить вам карьеру. Собираюсь выдвинуть в профсоюзный комитет». Это ничем не грозило — в профкоме почти тридцать человек, дадут и ему какой-нибудь небольшой участок. Неверов улыбнулся: «Такая карьера, Николай Евгеньевич, меня не пугает. Разрешите узнать, за что эта милость?» Землянников подшучивал, вот и он отвечал ему соответственно. «Милость, вы считаете?» — в глазах Землянникова зажглось веселье: темно-коричневые зрачки стали рыжими. — Хорошо, пусть по-вашему… Вы, Неверов, похожи на доброго доктора, отсюда и моя милость, как вы изволили заявить. Достаточно?»
Сейчас Землянников говорит совсем противоположное. Но насторожиться надо было еще тогда: ведь уже знал, как молодой директор круто меняет курс завода и решительно обновляет кадры…
Тихо, стараясь не привлекать внимания Агнии Семеновны, Неверов стал одеваться. Отдернул белую полотняную занавеску. Машина стояла под окном; солнце уже взошло, и от резкого перепада температур — ночной, прохладной, и утренней, сразу же, с восходом, набиравшей стремительные градусы, — на крыше «Жигулей» блестела вода, выпуклое такое озерцо, а «молдинги», наоборот, затуманились. Вот за эти никелированные и хромированные пластинки, служившие якобы красоте машины, они с Галей были еще должны тысячу двести рублей.
На профсоюзной конференции, осенью, его избрали замом председателя. У Черкасова было трое замов: древний Долгополов, зам освобожденный, который вел финансовые и тому подобные дела профкома уже лет сто, и они двое, нештатные: Неверов и Елистратов, начальник производственно-диспетчерского отдела завода. У Елистратова висело на плечах столько общественных нагрузок, что еще одна ничего изменить не могла. И, как это ни странно, он прекрасно справлялся со всем, что ему выпало, в том числе и с председательствованием в садово-дачном кооперативе, и с организацией социалистического соревнования. А Юрию Владимировичу поручили заняться вопросами распределения жилья и условиями труда. Дело это было довольно хлопотное, особенно жилье, но он ввел в соответствующие комиссии своих подчиненных, и обе тихие, старательные женщины очень ему помогали…
Агния Семеновна все же услышала, что Неверов поднялся.
— Кофе будете? — опять предложила она. — С молоком. — Сестра-хозяйка была деятельной, энергичной работницей, но имела обыкновение говорить плаксивым голосом, и выражение лица ее было печально-страдающим. Считали, что именно этим она добивается для базы отдыха много из того, что дефицитно или не положено. Кто ж ей, такой несчастной страдалице, откажет?
— Спасибо! — крикнул Неверов в перегородку, оклеенную выцветшими обоями. — Сейчас приду. Только добреюсь. — Вот и он не хотел никакого кофе, а согласился: могущество слабости.
Пока брился, продолжал вспоминать свою «карьеру» В середине марта Черкасова настиг инфаркт. Вскоре стало ясно, что он благополучно выберется, однако Землянников и Холмогоров настояли избрать временным, так сказать, председателем Неверова. Мол, нужна действующая первая подпись на денежных документах; Долгополов отказывается ставить две своих — боится ответственности. И вообще, такое предприятие, как наше, во всех органах и инстанциях лучше бы представлять не заму, а п е р в о м у человеку. Солиднее, понимаешь? Неверов согласился, тем более что врачи насчет Черкасова обнадеживали, да и сам Черкасов держался молодцом: уже браво вскакивал с койки, тайком покуривал и громко смеялся над анекдотами, которыми угощали его многочисленные посетители.
Выполняя председательские обязанности, Юрий Владимирович не оставлял и своей основной работы. Но однажды зазвонил у него на столе телефон. Юрий Владимирович поднял трубку: «Слушаю» и поразился глубокому, совершенно искреннему изумлению, с которым директор спросил: «Неверов? Неужели Неверов?» Он немного растерялся: «Я это, Николай Евгеньевич. А что тут особенного?» — «Как что? Я думал, ты у себя в кабинете царствуешь?» — «Где это у себя?» — не понял Неверов. «Да в профсоюзе, где еще?» — «Я же временный председатель. Зачем мне место менять?» — «Н-да-а… — протянул Землянников. — Если считаешь себя временным, то верно: зачем? Извини за беспокойство».
Читать дальше