Михаил Каминский - Переполненная чаша

Они вроде бы забыли о Неверове, говорили каждый о своем и, кажется, не слыша друг друга.

— Ты в ремесленном учился?..

— Помнишь, как пятого июля электростанцию бомбили? Я как раз на Волге рыбачил, когда они, гады, налетели…

— План есть план…

— Одну дисциплину в ремесленном преподавали: труда и жизни. И больше никаких предметов…

— Мы были люди государственные. Нас на заводе и поили, и кормили. Шестьсот пятьдесят хлеба и сахарку подкидывали. А Санька Троицкий курицу однажды спер…

— Хорошие мастера у нас были. Прямо за уши вытаскивали в правильную жизнь. Это я еще про довоенное. Дядю Жору Кафтанова помнишь? Такой хороший жестянщик, ой хороший!..

— Мучная затируха тоже ничего… И щи из лебеды…

— Так не забудь про генералов, сынок, — наконец вырвался из общего беспорядочного гомона слабый голос Никиты Никитовича Бантышева.

— Не забуду, — пообещал Неверов.

К вечеру следующего дня Неверов опять приехал на базу отдыха. Теперь — с замом директора по хозяйству Павлом Ферапонтовичем, чтобы р е ш и т ь некоторые вопросы благоустройства. Прежде Неверов работал: выполнял задания руководства, обеспечивал цехи оснасткой, планировал, даже конструировал поначалу. Сейчас же он ничего вроде бы не делал, только ставил и решал вопросы, занимался разговорами и писаниной, а уставал, не в пример прежней своей жизни, здорово. Уже к полудню у него садился голос и в груди возникала пустота.

Они пробирались с Павлом Ферапонтовичем вокруг базы — по едва различимой тропинке, которая тянулась вдоль старого, во многих местах повалившегося забора.

— Чинить надо, — сказал Неверов.

— Новый поставим, — решительно заявил Павел Ферапонтович. — Это будет намного быстрей и выгодней.

Лес был сырой, сумрачный, весь в ямах и канавах, с округлыми краями, поросшими травой. Неверов заметил, несмотря на густую траву, что ямы словно кто-то вымерил циркулем, такие они были одинаковые. Он наклонился, развел траву — и увидел прижавшиеся к земле чернушки, как бы затаившиеся от человеческих взглядов. Они были гладкие, разнокалиберные — размером от пуговицы до хорошей тарелки. Черные грузди встречались и по верху канав. Неверов пожалел, что идет с пустыми руками. Корзину не корзину, а уж пластмассовую-то сумочку мог бы захватить с собой в лес. Ошибался ведь этот Никита Никитович Бантышев: есть грибы, есть! Не белые и не подосиновики, но грибы все ж. И тут его взгляд вроде бы споткнулся о постороннее и даже невозможное в этом тихом, глухом и совершенно мирном месте — сбоку от тропинки массивно возвышался немного покосившийся бетонный «колпак» с двумя узкими прорезями. Неверову даже показалось, что в прорези, которая была ближе, мелькнул срез пулеметного ствола. Капонир!

В тот же момент все прояснилось и встало на свои места. Полузасыпанные землей, осевшие от времени окопы, траншеи, ходы сообщения — вот чем были раньше эти ямы-канавы.

— Ну да, — подтвердил его догадку Павел Ферапонтович. — Здесь проходила линия обороны. Последний рубеж, можно сказать. Ведь была вероятность, что они прорвутся сюда… Там же, — замдиректора показал рукой в сторону видневшегося за изгородью и неровным строем молодых осин здания столовой, — полигон для испытания мин и минометов…

— Да, — вспомнил Неверов, — не знаю, как быть, Павел Ферапонтович. В профкоме гора заявлений от семейных на июль. Говорят, прогноз хороший, вот и посыпались заявления. А тут эти, старики-пенсионеры… — Юрий Владимирович запнулся: если быть точным, то замдиректора — и старик, и пенсионер. По возрасту своему. И давно уж.

На базе звонко ударили в рельс, который висел у столовой: приглашали на ужин. Раз ударили, другой, третий. Павел Ферапонтович сделал вид, что прислушивается к звону и что нет сейчас для него важнее события, чем это протяжное гудение металла. Наконец сказал:

— Поговори с Землянниковым и Холмогоровым. За план, прежде всего, отвечают они. А семейный отдых — залог выполнения производственных заданий. Вот такая формулировочка тебя устраивает?

— Я тоже отвечаю за план. — Неверов обиделся.

— Отвечаешь, — согласился Павел Ферапонтович. — Только характер, как я вижу, у тебя нестойкий. Мягкий, — добавил он, подумав. — Ладно, пошагали смотреть, дальше.

Поздно вечером — уже крепко засумерничалось — Неверов направился к Землянникову. Домик директора стоял метрах в пятнадцати от моря. Такой же точно домик, как у всех семейных, только с дополнительной верандой, и на этой веранде Николай Евгеньевич сидел за столом на махровом халате, на шее у него висело толстое, тоже махровое, полотенце, и он пил чай из блюдечка, держа его на раздвинутых пальцах, а перед Землянниковым посвистывал и пускал пары электрический самовар. Лоб у директора был мокрый. Капли пота скопились и на подбородке.