Михаил Каминский - Переполненная чаша

— А! — отмахнулась Ариша и прихватила с собой в комнату банку с малиновым вареньем уже нынешнего года.

Жажды Молотилов не испытывал, но зачем-то налил себе обыкновенной воды из крана, выпил целый стакан. Вода пахла хлоркой и металлом, не то что из колываловского колодца. Дачник из Ленинграда, которому три года назад Молотилов за пол-отпуска поставил сруб, ту колодезную воду даже в автомобильный аккумулятор заливает. Так и зовет: дистиллированно-колываловская. А последний отпуск Молотилов целиком провел в этом колодце. Поменял большую часть обсадки, намучившись в одиночку с трубами полутораметрового диаметра. Вычистил дно от накопившегося ила. Снял обросший ярко-зеленым мхом шатер над колодцем и срубил новый. Короче, в прошлом году голубое деревенское небо Молотилов видел лишь в квадратной рамке и только если круто задрать голову. Даже с сестрами встречался для разговора только на недолгое время перед сном. Вот, подумалось ему, сколько лет сестры живут в этом доме, а прежде и мать жила, и, конечно, сам он жил, а все — колодец, изба, крытый двор, старая ель у крыльца, включая самое место расположения, — почему-то зовется по-прежнему: колываловскими.

Он прикрутил кран, но в комнату, где играла музыка из телевизора и высоким, как у молотиловской младшей сестры, голосом «выступала» Ленка, не стал спешить, чтобы ненароком не раскричаться на сына. Если забирают с собой Викушу, значит, есть резон и так надо. Сергей — умный: школу закончил с медалью, несмотря на торчащий вихор, а училище — с отличием. И уже орден и медаль — в отца. Просто так, с панталыку, Сергей и полшага не сделает: у них на подводном флоте точный расчет. А все же виноват он. Виноват в том, что, все обдумав и обсчитав, забыл о матери. И впрямь, куда девать Арише пенсионерское время? На завод не возьмут — кончились ее заводские годы, а в сферу обслуживания, белье, значит, чужое в прачечной принимать, она сама не согласится. Участок? Если опять же по правде, то Молотилов давно не испытывал радости от того, что имеет собственный участок, дом, сад и баньку над Медвежьим ручьем. Сначала она была, радость, — когда строил и отделывал. Все воскресенья и свободные субботы — там. Порой прихватывал и вечера, если после рабочего дня оставались силы. Сладил домик с верандой; отдельную, как у председателя садово-огородного кооператива Елистратова, кухню; затем взялся за фундаментальный сарай. По документам-то он был сараем, на деле же — дворец, хоть и три с половиной на четыре с половиной, как разрешено, ни сантиметром больше. Не ездил в отпускное время к сестрам, не копал им огород, не заготавливал для коровы сена. Посылал сестрам деньги, а сам вместе с Аришей в восторге и счастье корчевал, осушал, возводил, огораживал. Последней точкой в созидательном — от души на весь возможный размах, почти «как желаю» — упоении была банька из желтобоких бревен над самым Медвежьим ручьем. Игрушка, пряник, даже куколка, можно сказать, по виду. И все, что следует, при ней; внутреннее содержание тоже не уступало: крохотный, а все ж предбанник; в обшивку выпросил для духовитости пяток южных досок у Аркаши Преображенского — то ли на самом деле кипарисовые, то ли Аркаша с досками что-то в лаборатории начудил. В общем, хорошо пахнут. Насос, конечно, — качать воду из ручья. Естественно, сложил печку. Сам сложил — это тоже естественно. Он и другим в кооперативе ставил печки. Кроме того, еще умел Варгашкин из литейки, но тот заламывал цену, а Молотилов брал по своему среднечасовому сдельному тарифу, ни больше ни меньше. Называется: по труду. Правда, Ариша ругалась: лучше б ты отдохнул! «А я, — посмеивался Молотилов, — про отдыхание только на профсоюзных собраниях слышу. Туда путевки, сюда путевки. Санаторий, дом отдыха, база отдыха. Это ж слава богу, что обхожусь. Есть право, но не пользуюсь. Мое личное дело, потому что мне не надо. Здоров!» Да-а, был здоров… Но сейчас не об этом. Сейчас о том, что в довершение ко всему Молотилов выписал из Таллинна специальную электрическую печку. Пришлось немного помудрить и кое-что переделывать, перепланировать, зато стало лучше, чем у Троицкого. У того просто сауна наподобие финской, а у Молотилова совместительство — и сухой пар, и влажный, к какому все привыкли. Обмен достижениями в международном масштабе.

Разбил в конце Молотилов три цветочные клумбы — и задумался: «А что дальше?» Оказалось, что Сергею и Валентине этот участок — с яблонями, крыжовником, сливами, подпевающими вопреки холодному климату, с грибным лесом в двух шагах, с искусственным морем по соседству, с банькой двойного назначения — совсем ни к чему. Морем они, мол, насытились по горло. Овощи — в магазине. Фрукты и ягоды на рынке. Это Молотилов выщелкал из долгих объяснений снохи. В естестве же, как он понял, Сергею и Валентине у родителей скучно. Вот и вопрос: для кого старались? Для кого с Аришей тянули жилы? Во имя чего, наконец, он, откровенно говоря, отделывался от сестер почтовыми переводами? Два года, пока оснащал с головы до ног проклятый участок, посылал сестрам деньги. А кто им даже за тысячу рублей переложит дымящий подтопок? А кто вместо почерневшей сгнившей дранки на сарай шифер положит? Писали ж сестры: дымит, крыша на сарае течет, шифер, мол, на твои деньги купили, да нанять некого, все имеющиеся мужики в начальстве или шибко занятые… Да и черт с ним, с сараем и подтопком! Колываловскому сараю уже лет сто, он потерпит, и сухой угол в нем найдется — большой сарай. И не подтопок вдовам нужен, обед они и на электрической плитке сготовят, а его братнее тепло и участие…