Михаил Богатов - Имя Твоё

которой обычно не бывает, но без которой ныне не обойтись, поскольку обстановка как-никак накалилась

Её ввели.

Спиной вперед, лицом к дверям, волос распавшихся лучами ярких лун стал озарён зал заседаний; игра, игра вопрос-ответ; в заботе непрестанной из страха лишь её руки к судейскому запястью прикасанья; боишься ли ты вдруг неинтересной стать тем из своих друзей, которым на тебя плевать, спросил судья; и всем вдруг стало тесно, и стали делать все вдруг вид, что то, что дальше будет интересно и будто все сидят на собственных местах; второй вопрос не уводил от темы: любила ли ты так, чтоб изменить себе, и если да, то скольким непременно ты отдалась, спросил судья, и даже ангел обманулся бы тот миг, коль усмотреть бы смог он в тоне голоса судьи хоть полутона сладострастья; когда она ответила им: да, и это был один, судья сказал: я знаю его имя; и все воззрились на него, играя в будто бы незнание ответа; то дьявол был, спросил уж кто-то очень расторопно; её тут развернули так, чтоб не смогла она солгать, и все увидели: она сейчас прекрасна.

Судья поднял свой перст в предупреждение сторонних скороспелых восклицаний и неожиданно для всех промолвил тихо-тихо: возможно дьявол, но тогда тот дьявол – я; и я больше неспособен пред вами делать вид, что ведьму надо сжечь; я столько раз ей целовал те ноги, идя путем от стоп до живота, которые облечь намерен будет наш палач, намерен уличить в делах любви божественной бесовский ей порок, как только суд ожиданно свершится, одеть в испанский свой сапог.

Она же ведьма, тут совсем уж робко промямлил тот, кто в расторопности завяз и метил издавна на мантию судьи; да, ведьма, несомненно, ведь у многих моих друзей – иль тех, что ими звались, вдруг обнаружилися сходные болезни, которые чрез воздух не летают, но Господом в удел даются напрямую; но если как бывала до суда, она и ныне ведьмой остаётся, тогда её мы сжечь должны – заговорили многие, заглядывая в книгу откровений, которой завсегда представлено лицо инквизиционного судьи.

Да, мы должны, мы сжечь её должны, но вы позвольте мне подставить под сомненье само должны, откуда происходит, куда ведёт и для чего оно, вдруг начал живо говорить судья, но тот кто метил на место от судьи, его прервал: нет, этого мы не позволим: Господь нам истинный наш судия, сказавши так, он временно препоручил судью неправедного в общих их глазах на дело небу для того, чтоб небо возвратило как благодать уже ему судейность; все поняли, что что-то изменилось, хоть ведьма оставалась бессловесна.

Господь наш судия, я в это свято верю и разумом своим я почитаю, но разве не намерелися мы судить в угоду нашим уговорам, совсем уж с небом не считаясь вовсе, так будто там всё решено навеки им в отношении нашей правоты, которая обречена на неошибку; и прикрываясь этой правотою, в которую себя мы облачили, мы истину Христова откровенья готовы заглушить, ведь это есть любовь, но не от дьявола идущая, я специально уточняю, так возразил молчащий до сих пор степенный старый адвокат, который легко свою работу выполнял, не разу подсудимых не спасавший.

Ах, не от дьявола? воскликнул тут судья: но кто придумал что любовь, которой вы не любите друг друга идет от Господа Иисуса непременно, кто впечатлил в вас образ той любви, которая не страстна, холодна и равнодушна к тем, кого любимыми вы нарекаете; от имени болотистого ила, который нарекаете нормальною любовью, вы обрекаете на дьвольство и бесов все, что сильнее вашей темноты, и полагаете, Господь покроет это, из непонятной никому любви Его особенной лишь к вам; и до того вы не считаться с Ним привыкли, что он у вас везде как чёрт из табакерки, ручной, такой удобный, совершенный; и коли речь мою не вразумели, напоминаю языком, который непременно все тут не посчитают очень непонятным: судье не подчиняться на процессе чревато обвиненьем в ведовстве; вам диковато это слышать и бесспорно, сейчас вы ищите возможность для того, чтоб уличить в моих словах не заблуждение отставшее овцы, но ереси намеренное жало, опасное для праведной души, ведь невозможно, непривычно, чтоб судья, который навсегда лицетворит собою то, к чему стремитесь вы, на неспособности свои надеясь, что мир устроен немощно, и немощь ваша вдруг враз обернётся власти торжеством, и Господа вы сделали таким же.

Промолвил так судья, замолкнув, и взглядом он обвел зал заседаний мрачный, в котором только лунные светилися лучи, от ведьминых волос, которые, казалось, затмили солнца свет, что через образы из пёстрых витражей струился на одежды судей.