Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души

Папуся с мамусенькой принимали постепенно. Капали в белую водку «Красную Москву» – «чтоб ароматерно».

Такой постепенный перегрев у них случается нечасто, но обязательно – на новую Луну. Мамусенька Луну чувствует нутром, как ведьма или волчица. В обычные дни пьют просто и глухо, а на новую Луну наливаются постепенно, вдыхая «ароматерный» дух.

Папуся уже озвучил с деликатной отрыжкой свое неизменное:

– Правомерное принятие – улучшает восприятие.

Рифмы в нем забродили.

Клава на себе знала, чем разброд рифм закончится. Мамусенька первая начнет:

– Клавка вчера со двора не шла. В школе опять училка жаловалась. Себя не жалеешь, в люди ее тащишь, а она – соплюха неблагодарная. Не зря я ее выкинуть хотела, да пожалела сдуру.

Потом и папуся распалится:

– Горблю на нее, а она одно знает: жопой заводной крутить.

– Вот и поучи ее по жопе! – как будто в первый раз догадается мамуся.

Папуся потянется за старым своим ремнем. Еще солдатским.

– Потому что мы не такие были. Старших слушали и родителей радовали. А у этих только сексы и сникерсы на уме! – станет распаляться.

У папуси давно живот как мешок с картошкой и штаны держатся на подтяжках, но ремень он сохраняет специально на Клаву.

Тут уж не убежать. Мамуся хватает Клаву и валит на кровать, лицом в вонючий матрац без простыни. Папуся стаскивает разом и джинсы старые и грубые трусы из дерюги, какие никто в классе не носит. У всех девчонок – гарнитуры, а у Клавы – трусы семейные.

Клава напрягается, ожидая первый удар, но мамуся опытной рукой поглаживает ее попку и кричит:

– Чего затвердела? Расслабься, дура! Когда ебут, расслабляться надо!

Клава покорно расслабляется – и принимает первый удар.

Больно. Очень больно.

Но с какого-то момента и сладко стало делаться. С недавних пор сладость к боли добавилась.

Запыхавшись, папуся лезет всей ладонью с пальцами под Клаву снизу и щупает.

Сладость возрастает, но Клава терпит.

– Сухая еще, – объявляет папуся и хлещет дальше.

Наконец Клава не выдерживает и писается маленькой порцией.

Папуся лезет снова. Шарит придирчиво пальцами.

– Мокрая, – радостно объявляет он, и порка прекращается.

Для Клавы.

– Теперь и тебя, суку, надо! – рычит папуся на мамусеньку.

– Куда тебе! – подначивает мамусенька.

– Известно, куда.

– Поняла, дура? Расслабляться надо! – не забывает мамусенька материнский долг.

И воспитывает личным примером.

Клава всё видит. В упор.

Папуся с мамусенькой засыпают наконец на своей кровати. Как трудились, так и засыпают – в двухъярусной позе. А Клава еще долго не спит. Отползает на свой диван и смотрит в окно.

Вот так – редко, но регулярно ее воспитывают: на новую Луну.

И Бог всё видит, как тоже учит мамусенька. Водит к Спасу и заставляет свечки ставить. Всё Он видит, но ни разу еще Он Клаве не помог.

Но сегодня Клаве не захотелось дожидаться, когда папуся с мамусенькой перегреются и полезут с поркой.

Она пошла боком к двери.

– Куда намылилась?! – заметила мамуся.

– Куда! Побрызгать хочется.

– Смотри. Быстро назад. Станешь на кухне болтаться – убью потом!

На кухне колдует над кастрюлями соседка Антонина Ивановна.

– Чего, Клашенька? Опять бедуешь? Дерутся твои? А бомбочку хочешь? Ликё-ёрную!

Соседка ликерными конфетами зря не разбрасывается. У нее сын Павлик – дурачок. Огромный и бессмысленный. Павлик не говорит, а мычит только, и имени своего не очень понимает. Иногда он начинает «колобродить», и однажды в коридоре, заколобродив, прижал Клаву. И с тех пор Клава с соседкой приспособились в полном согласии: как Павлик заколобродит, соседка зазывает Клаву к себе, Павлик сажает ее на жирные мягкие колени и начинает ползать по ней толстыми пальцами. Начинает сверху и спускается туда же – куда и папусик лезет проверить, сухая ли еще и пороть ли дальше? Павлик спустится, посопит и успокоится. А соседка за это еще и большую конфету с ликером даст – бомбочку. И через мамусю подарки Клаве добавляет – тряпки всякие поношенные, пироги на праздники. Мамуся берет, а про пристрастия Павлика не догадывается. Догадалась бы – убила!

– Не могу сейчас, теть Тонь. Мамусенька ждет.

– Зайди на минутку, Клашенька. Мой совсем – заколобродил.

– Потом, может. Заснут мои.

Клава двинулась к себе. А соседка следом. Как бы случайно – ведь по дороге им из кухни.