Лайош Мештерхази: Великолепная рыбалка

— Сознаюсь, что искал противоречий, как это делали софисты, а в действительности я полностью согласен с господином профессором. Мой случай лишь отдельный эпизод, не изменяющий сути дела. Закон безмерного повышения стоимости исследований правильный, и это могут подтвердить исключения, даже не одно, а целая дюжина.

Меня удивило не то, что он даже взглядом не поблагодарил меня за постланный у его ног ковер почета, удивили меня коллеги. На его стороне оказались и те, о ком я точно знаю, что не любят Профа. И никто не уловил в моих словах иронию. Великий человек, каким бы он ни был, остается великим. Так уж оно есть! Проф непоколебимо верит в свое величие и умеет внушить ту же веру другим. Хотелось бы мне узнать, в чем его секрет!

Саперы действительно выполнили работу мастерски. На бревенчатом накате в четыре ряда положены доски — мостик над заболоченным берегом в полметра вышины, протянувшийся далеко над водой от твердой суши, на которой может развернуться машина. С двух сторон мостика перила, а в самом конце расширенная площадка, в углу будка.

— Для рыболовной снасти, — гордо показал на нее майор, — и от дождя можно укрыться.

У кромки причала на воде большая саперная лодка со свернутым канатом и якорем на носу.

— Обо всем позаботились!

— Специалисты. Их сержант и сам заядлый рыболов.

К стенке будки прислонены два коротких весла и багор длиной в четыре метра. На стене висит выкрашенный в красный цвет огнетушитель и спасательный круг под ним.

— И правила безопасности соблюдены, — засмеялся майор. — Капитальная работа, доктор, не кое–как!

Мы молча постояли у причала, поддаваясь очарованию окружающей природы. Трудно передать словами это чувство тем, кто не знает и не любит общения с природой: теплый, сладковатый запах камышей щекочет обоняние, вокруг простирается таинственная глубь озера. Словно ветерок пронесся по поверхности воды — проплыла, спасаясь бегством, стайка мелких рыбешек, со дна от гниющих в иле остатков веток и травы всплывает пузырь и лопается с запахом газа, из–под камышей сверкают глаза лягушек. Но вот из камыша выплывает лысуха, лягушки мгновенно скрываются под водой, за матерью четыре птенца, маленькое семейство пересекает открытую воду и исчезает с противоположной стороны в зарослях. Камыш переливается всеми цветами радуги, красным от охры до кирпичного, зеленым от светлого весеннего до густого предосеннего, и рядом покрытые мхом гниющие черные корни. Но сейчас даже черный цвет кажется красным и лиловым, сумерки ложатся на горы, небо горит пожаром.

В глазах рябит от ярких красок заката и их отражения в воде, а с гор все ниже спускается лиловатый туман, протягиваясь к воде похожими на мрамор полосами.

Я трогаю майора за локоть, но и он улыбается; зачарованный зрелищем. Словно в дополнение к буйству красок мы замечаем, как в дальнем углу озера охотится выдра, а может быть, играет, или то и другое вместе? Из воды появляется умная собачья морда, животное делает несколько прыжков в разные стороны, и каждый из них непохож на прежний, как в трели соловья. Я мог бы любоваться часами, но не проходит и трех минут, как выдра скрывается. Откуда–то возникает стайка болотных куличков и исчезает в никуда, даже камыши не шелохнулись. Но их появление словно послужило сигналом к началу вечернего концерта: залились лягушки, птицы засвистели, затрещали, защелкали, запищали, гомон напомнил камыши. Но не прошло и минуты, замолкли все, одни лягушки продолжали свой концерт.

Я взял с собой кольцовку и приваду, опустил снасть в воду, даже не ждал долго, вытащил восемь подлещиков. Как раз что надо, лучшая приманка. Одной заботой меньше. Спускаюсь в лодку, ступаю мягко в резиновых сапогах, но лягушки тут же замолкают, напрасно снова и снова опускаю кивок — он пуст.

— Видите, майор, всегда так с металлическими лодками.

— Сержант это предвидел и завтра захватит с собой коврик из пенопласта по размеру лодки.

— А что, если я вас попрошу прикомандировать ко мне сержанта?

— Я сам хотел вас об этом просить. Но с одним условием.

— ?

— Чтоб вы и меня с собой брали.

Сумерки густеют, ночь опускается, окутывая нас черным занавесом темноты.

Продолжаю раздумывать о Профе. Он ученый, нет сомнения, но и в этой категории не выше среднего. Все это чувствуют, предполагают, но держат про себя. А когда старик чванливо разглагольствует, никто даже краешком рта не улыбнется. А если кто–то хочет польстить ему, сознательно польстить, то не проходит и полминуты, как льстец и сам убеждается в действенности своей лести. Старик воспринимает хвалебные гимны как нечто само собой разумеющееся.