Лайош Мештерхази - Великолепная рыбалка

Продвигаясь вперед, мы вспугнули огромное количество птиц. Они вылетали со всех сторон и так низко над нами, что я смог бы, пожалуй, сбить некоторых из них веслом: дикие утки, карликовые цапли, бакланы, целые тучи мелких птиц, гнездящихся в камышах. Резкими криками давали они сигнал опасности, но, как только мы пробились сквозь камыши, птицы исчезли.

Мы шли сквозь редкий камыш по крохотным озерцам, нанизанным, как бусы, на одну линию, справа и слева намечались проходы, но мы оба прилежно отмечали их красными ленточками. Цель была близка, еще метров сто, последние препятствия, взмахи ножа, и перед нами открылось зеркало воды в форме воронки, которое мы видели с вертолета.

— Можем начинать военные действия!

Привязали лодку к камышам. В тени нас в одно мгновение облепили комары, пришлось раздеться до трусов и покрыть кожу мазью от комаров. Я посмотрел на часы, время приближалось к пяти, а спустились мы на воду в два.

— Обратный путь мы проделаем за полчаса.

— Пусть лучше будет в запасе час!

Пластиковое удилище было у меня длиной в три с половиной метра, леска в сорок метров. Прицепил поплавок, измерил глубину, поплавок лежал на семи метрах, передвинул его на шесть, выбрал самого большого подлещика, величиной с пол-ладони. Сержант закинул донку. Мы решили, что добыча появится минут через десять, как только утихнет тревога, вызванная нашим появлением. Но ждать нам пришлось дольше, за полчаса только и случилось, что мне пришлось несколько раз отводить удочку, наживка все время устремлялась к зарослям водяного ореха, и через две минуты поплавок оказывался сверху. Значит, глубокая вода здесь в одном каком–то узком месте, а там не клюет. Метр за метром я укорачивал леску и подводил ее к зарослям водяного ореха. На расстоянии трех метров поплавок дрогнул, метнулся пару раз и исчез, но неглубоко, его было видно под водой, снова взметнулся и погрузился, и так несколько раз подряд. Напрасно ждал я появления хищной рыбы. Наконец вытащил удочку с объеденным лещиком. Сержант тоже сменил донку на поплавковую. Нацепив на крючок самую маленькую наживку, он через две минуты вытащил первого черного окуня с полкилограмма весом. Снова нацепил наживку, вытащил второго, потом третьего, всех одинаковой величины. А я продолжал выбирать больших подлещиков и старался подвести поближе к зарослям водяного ореха. Сержант удил с другой стороны лодки, не хотел даже ненароком поймать «мою большую рыбину». А у меня продолжалось все то же: когда я опускал удочку чуть подальше от зарослей, поплавок начинал плясать минуты две-три, потом останавливался, и я вытаскивал объеденного подлещика, а у самых зарослей даже черный окунь не клевал. Вообще я не поймал ни одного окуня, один из них прельстился на наживку, но огромный тройник не вмещался в его пасть, и он ушел.

— Переходите и вы, доктор, на мелкоту! Нет здесь больших рыбин, или аппетита у них нет...

— Должна быть! Либо пан, либо пропал!

Пан из меня не получился.

Без четверти семь мы решили собираться обратно. Я так ничего и не поймал, у сержанта уже было с дюжину окуней, некоторые довольно крупные, как вдруг удилище у него взметнулось, он его едва удержал.

Началась борьба. Леска была достаточно крепкая, но удилище короткое, трудно удерживать рыбину подальше от камыша. Мы еще не знали, что попалось, но что–то большое. Сержант стал вываживать, и минут через десять показались спинные плавники черного окуня, это был редкий экземпляр. Еще через пять минут он был в сачке. Безмен показал около четырех килограммов.

— Боюсь, что вашу рыбу поймал я, доктор. Простите!

— Не поймали, сержант. Я другую хочу взять, раза в три больше этой.

— Легко ошибиться, если вот такой хищник охотится у поверхности. Скандальная рыба окунь, даже если в нем не больше пятисот граммов, а о таком, как этот, и говорить нечего!

— А я все же не сдаюсь!

Из окуней поменьше мы оставили лишь пару, весивших с килограмм, остальных бросили в воду: не стоит трудиться, чистить их.

Пока отчалили, пробрались через камыши до маленьких озерок-бусинок, стало темнеть, а выбравшись на озеро в форме глаза, мы уже не могли отличить красных ленточек от желтых, два раза обогнули воду вдоль камыша, пока с помощью фонарика не нашли желтую ленту. В лагуне нас объяла такая темнота, что мы уже бродили вслепую, батарея фонарика была на исходе, и мы включали его лишь на мгновение, чтоб рассмотреть цвет ленточек. Мы не боялись заблудиться, но проход был такой узкий и извилистый, что нос лодки постоянно втыкался в камыши, чему способствовала и жидкая грязь, по которой мы скользили. С берега донесся резкий свист, потом громкое ауканье. Мы ответили, но идти быстрее не могли, каждые четыре-пять метров втыкались в камыш, пятились, ругались, устали, вспотели, комары снова обрушились на нас целыми полчищами, так как мазь уже не отпугивала их. Полчаса, еще полчаса, которые казались нам часами, и мы у причала, где нас ждал майор. По-отечески выговаривая нам, он обтер нас смоченной в уксусе тряпкой. Но и без его порицаний мы были уверены, что не рискнем еще раз ввязаться в ночное приключение. Домой мы вернулись после десяти. У меня поднялась температура, я отослал обратно ужин. Пришел наш врач невропатолог, дал мне что–то против аллергии, и я очень быстро и крепко уснул.