Лайош Мештерхази - Что там по ту сторону горы?

Чумазый этот пригород словно бы разжился по случаю кое-каким барахлом, надоевшим капризной барыне-столице. По дешевке скупив, он соответственным образом и обошелся с приобретенным: разбросал куда попало и как попало… Пустыри, кучи мусора, недостроенные изгороди, одинокая покосившаяся будка. Улицы из одного ряда домов, с зияющими пустотами тут и там. Заводы, где на тесной территории вздымается, едва не выпирая закопченным боком на улицу, сборочный цех, где узкоколейка с трудом протискивается между конторой и складом, а на узком дворе не развернуться грузовику. Зато проходная – настоящий средневековый замок, с башнями и зубцами из красного кирпича, со сверкающей кровлей. Одно слово – покупка по случаю… И между скученными заводскими строениями – целые плоскогорья шлаковых отвалов и кладбищ отслужившего железа.

У Дуная солнце набело вылизало камни дамбы. Из щелей между камнями тянутся к солнцу пучки бурьяна. Ленивая, грязно-серая, течет между зелеными островами река.

За рекой, загораживая горизонт, вздымается сумрачная громада Пограничной горы. Солнце еще не село, а тень от горы уже погружает пригород в вечернюю мглу. Редкая цепочка фонарей загорается на улицах, зевы плавильных печей бросают тревожные сполохи на облака.

Жизнь здесь неотделима от дыма, от металлического грохота и гула, от тяжелого труда.

На голой, щербатой улице торчит наподобие цифры «Ь четырехэтажный дом. Вернее, это даже не дом, а полдома: высокий брандмауэр, к которому должны были еще во время оно пристроить вторую половину, опирается… на пустоту: тень его прячет от света лишь ветхую хибару с палисадником. По фронтону дома идут висячие галереи с изъеденными ржавчиной перилами. Сюда выходят – по семь на каждом этаже – облезлые кухонные двери с подслеповатыми стеклами. Рядом с дверью – окно в комнату; окна бросают на галерею веер желтого света. Где потусклее, где поярче. Нынче многие так считают, что глаза дороже, чем лампа. Вон и кружевные занавески висят уже на многих окнах. Лишь квартиры и дом – старые, допотопные. Но хорошо, что хоть это есть.

Из окна одной квартиры на верхнем этаже свет сочится красноватый, неяркий. Мать красный платок набросила на лампу. Лаци лежит в жару, глазам больно от колючих прямых лучей.

В комнатенке едва умещаются две потемневшие от старости деревянные кровати, шкаф да стол с зеленой скатертью, стулья. Над кроватью, где лежит Лаци, возле окна – портрет мужчины в солдатской форме: последняя фотография, присланная с фронта отцом. Рядом – портреты вождей, вырезанные из цветных журнальных обложек; тут же – призрачно-голубоватый оттиск в золоченой рамочке: Иисус на Елеонской горе. Такие эстампы дарят молодоженам; с тех пор, со свадьбы, и висит он на стене как память об ушедшем счастье.

Ребята устроились в противоположном углу, у печки, чтобы «микробы на них не перешли». Йошка, по кличке Стрикобраз, сидит, широко расставив толстые ноги, заполняя собой весь стул. Маленький Шанди, или Шерва-дац, примостился на стуле странно, боком: рука лежит на спинке, на руке – голова. Остальные двое сидят на полу, на тряпичном коврике. Они бы и постояли, потому как стульев больше нет, да очень уж устали.

Лица у всех – пыльные, с размазанными, подсохшими струйками пота, волосы спутаны.

– Ну, как там? – Лаци от нетерпения садится в кровати. На тонкой его шее болтается смятый компресс. – Видели? Все рассказывайте!

Мать осторожно берет его за плечи и укладывает на подушку.

– Ты лежи, лежи, а то я их быстро выгоню! Лежи, не открывайся: вишь, спина-то вся потная!

Она встает и, разгладив руками передник, уходит на кухню – ужин готовить.

– Ну, так как там? – Лаци уже не смеет сесть, только голову поднимает изо всех сил, чтобы лучше видеть ребят за второй, застеленной кроватью.

Целый день он с нетерпением ждал, когда они вернутся. Ждал рассказа о неведомой земле, что лежит по ту сторону горы. Даже «Маугли» не мог читать. Книгу эту он проглотил еще в рождественские каникулы, чтобы «подзабылось» и можно было прочесть снова. А сегодня вот то и дело он откладывал книгу и брал в руки карту. Смотрел на ходики: «Теперь они, наверное, уже вот где…»

Их было пятеро, закадычных друзей. Иногда присоединялись к ним девчонки, да еще трое братьев Береков. Этих они, правда, не очень охотно принимали в компанию. Ну, Карчи еще туда-сюда, Карчи им подходил: как-никак ровесник, тоже в пятый класс ходит.