Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

«Лизоблюд, — подумал Юрка, — живешь, как налим, крючком, не разгибаясь», — но вслух не сказал, ухмыльнулся только. Заметил через минуту, когда шнек включил: при сухом зерне валом валит пшеница в кузов, а теперь как пригоршни бросает.

— Видишь, что получается? Вот и прав твой командир! Зерно в бункере колом стоит, никакой сыпучести.

— А ты залезь, пошевели.

— Да уж придется.

Взобравшись на бункер, Юрка деревянной лопатой начал толкать спрессованную кирпичом массу разбухшего зерна. Толкал до ломоты в лопатках. Пожалуй, полчаса прошло, пока оголились бока бункера. Теперь задача была еще сложнее — протолкнуть в шнек застрявшее в днище зерно, и Юрка забрался в бункер. Когда эта канитель подходила к концу, наверное, от напряжения свело левую ногу. По тонкой консоли скользнул сапог, и вместе с треском сапожной кирзы тело будто током прожгло, боль острым жалом кольнула в пятку. Этих секунд хватило, чтобы шнек в лапшу измочалил сапог, в клочья изодрал ступню. Но, видимо, в горячке хватило у Юрки сил подняться, выскочить на мостик, выключить зажигание. Спускался с комбайна уже с помощью Ерохина, и кровавые слитки падали на влажную стерню…

Из больницы Юрка выписался через три недели.

— Ты, Глазков, наверняка в рубашке рожден, — говорил ему добрейший хирург Григорий Михайлович. — Кость у тебя не задело, только мясо с пятки содрало. Да это не страшно. Заштопали тебе ногу — хорошая жена так носки не чинит. Сестрицу Александру Степановну благодари — большой специалист по этой части, стежок к стежку кладет, как расписывается.

К концу третьей недели Юрка начал ходить. Правда, опирался на костыль больше, чем на левую ногу, но с каждым утром чувствовал — уходит боль.

…Забирать из больницы приехал Ерохин. Сели в грузовик, тронулись.

— Опять с тебя, Глазков, магарыч большой. Ты мне по гроб жизни обязан.

— Так уж и по гроб? — усмехнулся Юрка.

— Ни больше ни меньше. Посуди сам — кто тебя в больницу доставил? Ерохин. Я, понимаешь, тогда гнал, как к ведьме на свадьбу, без знаков препинания, про тормоза забыл. Ты-то плохо небось помнишь, глаза закрыл и только постанывал. А я керосинил, все сто выжимал и по райцентру не сбавил. Если бы милиционер остановил, я бы ему показал! Человек увечье на производстве получил…

— Не остановили? — спросил Юрка просто так, из желания тормознуть ерохинскую болтовню, но тот, видимо, в ударе был.

— Пусть бы попробовали. Что я, безголовый, что ли, ты кровью исходишь, а я должен назад оглядываться, дырку бояться схлопотать! Да по мне, хоть права совсем забери — главное, тебя к докторам доставить, сохранить для семьи казака, для совхоза работника. Между прочим, дома тебя дожидаются, все жданки поели сегодня, сегодня Вера со мной собиралась, да не трястись же ей в кузове обратно…

— Как там дома? — спросил Юрка.

— Нормалек — так молодые люди сейчас говорят. Ребятишки, правда, приболели — грипп у них какой-то банковский…

— Какой, какой?

— Банковский…

— Гонконгский?

— Ага, в самый раз угадал! Их сейчас, этих болестей, понавыдумывали, умрешь — не поймешь от чего. Мне недавно один шоферюга рассказывал, объявилась у них в колхозе такая зараза…

Юрка не выдержал, еще раз прервал Ерохина:

— Ты про совхозные дела расскажи…

— А что дела? Дела совхозные — дела серьезные, так Семен Петрович говорит, кстати, это он меня за тобой послал. Говорит, разъясни Глазкову, сам виноват, наверняка с похмелья такая промашка вышла. Говорил ему — будь потише. Оно всегда так: на тихих бог пошлет, резвый сам налетит…

— Так и сказал? — только спросил Юрка.

— Так и сказал.

— А ты сам как про эту историю думаешь?

— А кто тут поймет? Твою стычку с управом я помню. Надо было до конца стоять, быком упереться и ни с места. Глупость была — в дождь хлеб молотить. Потом погода установилась, и без показухи хлеб уработали, не позже других…

— Вот бы и сказал об этом Семену Петровичу…

— А где бы его увидеть?

— Что так? Заболел твой командир?

— Семен Петрович как танк, с него любая хворь скатывается, как с черепахи вода. Только сейчас он командный пункт сменил, на бахчах днюет и ночует.

— Не пойму, чего на бахчах делать?

— Святой ты человек, Юрка, ничего не знаешь, ничего не понимаешь. Да бахчи для нашего управа, что первоцвет для пчелы. Взяток богатый там идет. Горожане сейчас шустрые — каждый лошадей по пятьдесят, а то и сто имеет в гараже. Оседлал их — и к Семену Петровичу: «Будь здоров, дорогой». А Семен Петрович как сорока в сказке: этому даст, этому даст, глядишь, и в его кармане хруст звонкий появляется… Не первый год, опыт у него богатый по этой части.