Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

Предлагая вниманию читателя эту книгу, я думаю о том, что в России как, может быть, нигде сильна связь литературы с землей. Имеется в виду не только мощная, мирового уровня, деревенская проза, но и довольно значительный по объему и значимый для общественного сознания пласт литературы, как бы продолжающий, конкретизирующий деревенскую прозу. Очень стремительно изменяется жизнь, потому-то и есть насущная потребность для писателя не только «отразить» ее ход, не только запечатлеть ее картины и коллизии, но и объяснить наше время — нам и наше время — времени будущему. Это как бы свидетельства очевидцев, а то, что свидетельства художественные, только усиливает их внутреннюю точность, расширяет охват материала.

Эту книгу написал прозаик и очеркист Владимир Топорков. Такая аттестация, может быть, и не вызовет у читателя некоего дополнительного интереса, но дело в том, что автор книги — партийный работник, первый секретарь райкома партии. Искушенный читатель, да и иной критик готовы, вероятно, к тому, что под этой обложкой встретят они некие слегка беллетризованные «Записки…». Нет, это книга прозы, не требующая никаких скидок, никаких оговорок на то, что автор-де пробует себя и т. д. Тут другой случай: ничего автор не «пробует», а просто работает в жанре прозы, и работает, на мой взгляд, достойно.

Предваряя эту книгу рассказом об авторе, я преследую такую цель: пусть читатель соотнесет образ автора, вполне документальный, и его творчество. В таком соотнесении есть немалый смысл для человека читающего, не праздно относящегося к литературе. А смысл этот прост: литературой только то и может быть, что для писателя есть дело его жизни.

С Топорковым мы часто видимся — то в Москве, когда он приезжает по делам, то в Липецкой области, куда уже приезжаю я, в Добром — старом хлебосольном селе. Мы познакомились лет двадцать пять назад. Я в ту пору работал корреспондентом в «Литературной газете» и приехал на Орловщину, на родину своего отца. Точнее, это была уже не Орловщина, а Липецкая область, что, как известно, была рождена методом «отчуждения», или отмежевания — у каждой из центрально-черноземных областей отрезали по куску земли: у Тамбовской, у Воронежской, у Орловской, получилась область Липецкая, ныне очень крепкая и гостеприимная, — на следующий день в старое село Семенек припылил красный «Москвичок» с редактором районной газеты — молодым, улыбающимся и чем-то озабоченным. Ну чем был озабочен редактор, понятно без слов: шел сенокос, на носу была уборка, газетные материалы давались в номер прямо с колес, каждый час был на счету у всякого сельского жителя, не только у редактора, — а тут корреспондент из Москвы прикатил! Ну чего надо корреспонденту? А вдруг собирается тряхнуть район и напечатать что-нибудь такое… Ничего негативного я писать не собирался, даже не думал — все-таки приехал на родину своего отца, в места, где и сам в детстве жил, учился, где обитали мои родичи, где находилась тогда бабушка Лукерья Федоровна — человек очень мною любимый. Не таил я ничего худого, но приезд редактор районки воспринял как-то настороженно.

Кончилась встреча с редактором тем, что мы с ним запомнили друг друга, а потом и подружились.

Судьба Владимира Топоркова сложилась следующим образом — после газеты он пошел работать в райком партии, был третьим и вторым секретарем, потом председательствовал в Становлянском райисполкоме и уж затем был избран первым секретарем райкома в Добровском районе. На моих глазах написал первый свой рассказ, потом книгу — она вышла в Воронеже, затем еще одну книгу, что тоже вышла в Воронеже. Этот сборник — первый, что видит свет в столице.

Жизнь Топоркова, как и работа, — вся на виду, в селе все всегда на виду, никуда от взора людского не спрячешься. Как-то я задумал написать о Топоркове. Когда взялся за материал, то уже повнимательнее, с точки зрения постороннего наблюдателя постарался посмотреть, что же за жизнь у Владимира Федоровича Топоркова, как она расписана. Жизнь его оказалась насыщенной больше, чем я ожидал — иногда бывает так нашпигована разными заботами и делами, что Топорков даже не замечает движения, самого тока дней — бегут они без счета, один день за другим, один за другим, и нет никакого продыха, так можно ведь без остановки вкатиться и в старость.