Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

Трудно, ох трудно понять тетку Дашу. У нее каждый человек, что порченое яблоко, какой-нибудь изъян имеет. Уж на что квартирант Демьян Семенович, заготовитель из райпотребсоюза, человек тихий, такое смирение во всем облике, будто у богомолки, и тот, в оценке тетки, «себе на уме, в горстку».

— Ты не смотри, что он тихий, — говорила тетя Даша, — в тихом омуте всегда чертей много.

Другую комнату в теткином доме занимали супруги Толчеевы. Работали они проводниками в вагонном депо и на квартире бывали редко: часто в поездках, а вернувшись, отсыпались. Казалось бы, какой ущерб от них, но тетка и тут не обошлась без попрека:

— И что храпят? Так и царство небесное проспать можно…

Дом тетки на Московской улице. В нашем городке она считается центральной и выделяется из числа других булыжной мостовой, впрочем, покрытой грязью вершка на два. Пока я добрался, мои «реушные» ботинки, тупорылые, как голова у сома, увеличились от налипшей грязи до невообразимых размеров, будто шагает по дороге не обычный человек, а великан в огромных мокроступах. Вот почему тетка, заметив меня у калитки, закричала:

— Алешенька, ноги! — и скрылась в доме. Пока я отмыл прилипший «асфальт», как шутят городские остряки, на лбу пот выступил. Тетка Даша, когда я появился в доме, уже была, что называется, на старте. Повязана низко платком, в драной фуфайке, на рукавах которой грязным весенним снегом белела вата, в кирзовых сапогах. В таком, одеянии выглядит она лет на десять старше. Этот маскарад я поначалу не понимал и только на днях додумался: специально тетка так делает, со старухи какой спрос?

— Ну, Алешенька, командуй здесь, а я на вокзал. Сейчас «трудовой» пожалует. Харчи я тебе в столе оставила.

Я помогаю вытолкнуть за калитку тачку, уставленную корзинами, а потом тетка впрягается в нее, словно добрый коняга, изгибается вопросительным знаком и трогает с места, разбрызгивая грязь кирзачами. От меня не ускользает взгляд бабки-соседки Демьянихи из-за калитки, ее неодобрительное покачивание головой, дескать, что ты себя, бабочка, мучаешь.

Я возвращаюсь в дом и мысленно начинаю перечислять предстоящие дела, благо в первый раз тетка мне все объяснила, втолковывая долго и детально. Первое — накормить кур, потом поросенка, почистить навоз, собрать падалицу в саду, порезать ее и нанизать на нитку для сушки, затем натаскать воды из колонки, помыть полы на террасе, потом…

Но, чувствуя, что и с этим дай бог до темноты справиться, я отправляюсь в сарай. Осенний день скорый — раз, два — и хоть глаз коли. Пока я занимался делами, и в самом деле темнота наступила такая густая, что мне на кухне выключатель пришлось на ощупь искать. Но после щелчка лампочка не вспыхнула. Не загорелась она и после второго, третьего…

Заслышав мои шаги, со свечкой в руках вошел Демьян Семенович. Запасливый мужик, ничего не скажешь.

— Ну, что делать будем, молодой хозяин? — спрашивает он, и губы его, даже при блеклом свете видно, расползаются в улыбке. Видимо, я нравлюсь Демьяну Семеновичу.

— А что делать?

— Надо свет ладить.

— А как?

— Наверняка пробки сгорели.

То, что сгорели какие-то пробки, для меня совершенно непонятно. Откуда мне, деревенскому пареньку, знать эти премудрости, если дома мы обходимся десятилинейной лампой, а мать даже говорит, что от нее света, как от электричества, хоть вышивай.

— У тебя есть ключ от комнаты Дарьи Дмитриевны? — спрашивает Демьян Семенович, поняв, очевидно, мое деревенское невежество.

— Есть-то есть, но…

— Понимаю. Но случай-то аварийный, можно сказать.

Наш разговор с Демьяном Семеновичем понятен только нам двоим. Комната тетки Даши — святая святых в доме. Даже я, ее доверенное лицо, еще ни разу в ней не был. Тетка Даша как-то при мне Демьяну Семеновичу выговаривала с улыбкой:

— В мою комнату мужчинам заходить — что в дамскую сумочку заглядывать. Мало ли что у одинокой женщины может быть.

Мы за печкой разыскали ключ, открыли комнату. Даже при свете свечи бросился в глаза невообразимый беспорядок. Насколько хозяйственной и опрятной была тетка Даша на остальной территории дома, настолько неряшливой в собственной комнате. А может быть, у нее просто руки не доходили?

С помощью Демьяна Семеновича я взгромоздился на широченный шкаф, с опаской вывернул пробки из щитка. Пока Демьян Семенович возился с ними, я сидел на шкафу в полной темноте и не мог ничего видеть. Но когда в конце концов были ввернуты пробки и в комнате брызнул — именно брызнул — свет, мои глаза уперлись в картонный ящик, стоявший на шкафу. В нем лежала гармонь. Моя гармонь!