Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

— Гришка, Гришка, слезай с коня, чем угощу-то!

Упрашивать меня не надо было. Развернув узелок, тетя Варя наделила меня сначала большим соленым огурцом, от которого шел приятный укропный запах, двумя нечищеными картофелинами, а потом вытащила из-за пазухи краюху хлеба. У меня потекли слюни, задурманило в голове.

Два дня назад Иван Сергеевич приказал выдать молотильщикам, как он сказал, «аванец» — по полпуда смолотой в Синявке ржи. И хотя никакой команды из райкома не было и план хлебозаготовок не выполнили, председатель на свой страх и риск рассудил правильно: не дай сейчас людям хлеба — слишком долго на тяжелой работе не протянут.

«Дождались, сынок, — говорил мне дед, стряхивая с ватника мучную пыль, — теперь мы с тобой заживем — кум королю, сват министру. Целый пуд муки на двоих нам с тобой отвалили. Вот схожу в город, дежу отскребу и такой хлебец заквашу — от одного духа до потолка прыгнешь».

— Он силен, твой дед, на обещания, скупердяй чертов, — сказала мне тетка Варя, — не видит, что внук совсем отощал. Ему только свое на уме — паровоз чтоб на парах стоял. Пока солнце взойдет, роса очи выест. Съешь-ка моего хлеба, оно и ждать легче будет.

Ох, права была тетка Варя. Как конфеты, что иногда приносила мне мать из райцентра, получив пенсию за отца, показался хлеб с припеченным капустным листом. Съев краюху, я почувствовал, как тяжелым медведем наваливалась на меня дремота.

К вечеру разыгралась настоящая метель. В снежной пляске пропадали и молотилка, и стог соломы, сильно выросший за день, и люди. Потянул ветер и по полю белыми полосами растекалась поземка. Когда чуть стемнело, работать стало совсем невозможно, да и бессмысленно. Отволгшая хлебная масса не промолачивалась, часть хлеба шла в полову.

Когда мы уезжали с поля, метель завывала диким зверем. Ленька с места пустил Хвылю галопом и скрылся в темноте. Через минуту ускакали и Витька Грач, и Колька Мирон. Моего же Серого Фрица, казалось, ничто не касалось. Отрешенный, брел он по полю, оставляя глубокие темные следы на свежем снегу.

Как я задремал, сказать трудно. Может быть, меня разморила уплетенная за обедом горбушка духовитого, с полынной горечью хлеба, а может быть, Серый Фриц своей размеренностью укачал меня, как младенца в колыбели, но я очнулся уже на снегу, а мой злодей, наверное, вспомнив на секунду свою немецкую молодость, резво сиганул в сторону и скрылся в темноте.

Позор на мою голову страшный! Вернись я сейчас на конюшню один, без лошади, — завтра завязывай глаза и убегай из деревни от насмешек сверстников. Но это еще полбеды. Была причина посерьезней. Черт знает что может с ним случиться, с этим Серым Фрицем! Вдруг на него волки нападут и раздерут на части, тогда что? На секунду я представил, как в нашу избу входит участковый милиционер Кузьмин в своей черной шубе, с наганом на поясе и говорит деду Петру:

— Ничего не попишешь, Петр Макарович, дружба дружбой, а табачок врозь. Собирайся: родной внучек тебя до тюрьмы довел.

Горькие слезы наполнили мои глаза. Что-то надо было делать. Поминутно вытряхивая из стареньких валенок снег, я сначала поплелся по следу Серого Фрица, благо он пока не был занесен. Но вскоре убедился, что одному мне лошадь не найти. Идти было тяжело, глаза застилала снежная пелена.

Я знал, где-то сзади меня возвращались по нашему следу колхозники с молотьбы. И повернул назад.

Наверное, минут пятнадцать брел я снежной целиной, конские следы метель сгладила, как утюг складки, наконец услышал впереди голоса. Значит, я брел все-таки точно.

Плотной гурьбой, как на богомолье, шли женщины. А впереди — его я узнал в темноте сразу — шагал Илюха Минай.

— Дядя Илья, — заголосил я, — у меня лошадь убежала…

— Ну и что? — не останавливаясь, буркнул он.

— Упал я с лошади. Ведь пропадет конь-то…

Илюха приостановился, снял шапку, вытер ею снег с лица.

— А мне какая печаль? — загнусавил он. — У тебя убежала, вот ты и ищи. Я по такой круговерти с тобой блудить не намерен. В прошлом году вот так поднялась метель, а Алешка-тракторист в «Новый свет» надоумился, сгинул ни за понюшку табаку. Только на четвертые сутки у реки в снегу нашли.

Я заголосил громче. Подошедшие бабы начали уговаривать Илюху.

— Помоги ты парню, Илюша, — просила тетка Варя, — все равно ведь по деревне до полночи шляешься.

— Вот потому и помогать не буду, — упирался Илюха, — меня, может, в гости ждут…

Никто, конечно, не ждал Илюху в гости. Жил он на краю деревни один, похоронив недавно мать. Но уж таков был противный этот человек — сказал как отрубил.