Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

— Так ты что, писатель, что ли? — спросили мы у Леньки.

— Дураки, «Гайдар» — скачущий впереди, так переводится, — ответил он. — А кто у нас всегда едет впереди, а?

Мы молча соглашались: Ленька действительно везде поспевал первым.

Две другие лошади — Карпетка и Бескострешная — характера были ровного, спокойного, и именно их стремился захватить утром каждый из нас. И в работе хороши, и проскакать до тока на них можно не хуже, чем на Хвыле.

А самым позорным считалось работать на большом мерине, которого величали Серый Фриц. Попал он к нам в колхоз из проходящей мимо воинской части. Солдатский начальник долго рассказывал Ивану Сергеевичу про его доблесть, как цыган, хвалил лошадь, и сделка состоялась. В солдатский обоз перекочевала самая лучшая свинья, а Серый Фриц отправился под начало Пафнутьевича. Напрасно Чубайка, украинка, невесть откуда попавшая в нашу деревню и работавшая заведующей фермой, роптала на председателя за то, что он сменял порося на гуся: Иван Сергеевич решения своего не изменил и только спросил у сержанта:

— Молодой он мерин-то?

— Бабушке моей ровесник, вместе на «матаню» бегали. Только он в Германии, а бабка моя в Тамбовской губернии, в Избердее.

— Ты, солдат, брось шутить. При чем тут Германия?

— Да немецкий он, в плен мы его забрали, у обоза немецкого отбили.

Может быть, узнай раньше эту историю, Иван Сергеевич и расстроил бы дело, да свинья уже была приколота расторопными солдатами длинным немецким штыком во дворе у тетки Вари, а председатель уже два раза приложился к сержантской фляге. Выпив магарыч, председатель подобрел, а сержант, войдя в цыганский раж, продолжал нахваливать мерина:

— Не лошадь, а мысль, не успеешь за хвост ухватить — улетает. У нас один солдат на ней так ездит, что за день из глаз скрывается. Одним словом, седьмой день — восьмая верста.

Глаза сержанта играли бесенком, но Иван Сергеевич, хватив «наркомовских», уже не улавливал издевки.

Прав оказался жуликоватый сержант. Никакого хода, кроме размеренного старческого, Серый Фриц (эту кличку ему дал на второй день Илюха Минай, лучший подавальщик снопов) не признавал. И в самом деле, за день на этом коне дальше соседнего колхоза уехать было невозможно. Вот почему самым отчаянным соням Пафнутьевич обратывал утром Серого Фрица. И работу ему подбирали с учетом его нрава, тихую, спокойную — канат оттягивать. Подвезут вязки с соломой ребята на резвых лошадях к скирду и скачут назад за новой порцией. А вязку, для того чтобы ее на скирд затянуть, пристегивают к канату. Вот этот канат и тянет Серый Фриц, размеренно ступая по току.

Мужики-скирдоправы, пока к ним солома поступит, успевают по доброй цигарке выкурить.

— Легко нашим мужикам, — смеялись бабы, — семеро на скирду, один подает, а они кричат: «Не заваливай!»

Часам к девяти, когда Иван Сергеевич вернулся из школы, у нас уже тоже все было обговорено. Как сказал Ленька, самый начитанный из нашей братии, «состоялись переговоры на уровне послов». «Высокие договаривающиеся стороны» единодушно уступили гнедую Хвылю Леньке, за смирных лошадок Карпетку и Бескострешную споры были острые и далеко не дипломатичные (Витьке Грачу пришлось дать по уху, чтобы не лез впереди старших: он учился на класс позже и претендовал на Карпетку), а мерина Серого Фрица, как и в прежние годы, Ленька определил как «приз» любителю подольше «похрапеть».

Прояснилась обстановка и с началом молотьбы. Сам директор МТС Степан Иванович Чечеров позвонил в колхоз и пообещал на худой конец завтра к вечеру перегнать молотилку из «Нового света».

Молотьба шла вторую неделю. Иван Сергеевич, просыпаясь ежедневно часов в пять и объезжая деревню, кнутовищем стучал в окно, напоминал:

— Не забыла, Дарья, на ток? Сегодня хлеб государству повезешь. Запрягай быка Валета…

Дашуха молнией носилась по избенке, расталкивала Леньку и, завернув в полотенце кусок ржаной пышки, выметалась из дома.

И так — по всей деревне. Скучно стало и деду. «Сороки» бросили его посещать, не до печей было. Вернувшись вечером с тока, бабы наскоро, не зажигая огней, ужинали и, укрывшись с головой, ложились спать. Даже собаки и те приутихли, да и лаять им было не на кого: намаявшиеся за день люди крепко спали, и по деревне если и шатался кто вечером, то Илюха Минай. Бабы, утром собравшись на работу, говорили, что его ни одна «планида» не берет.

Дед, как и все, участвовал в молотьбе, напеременку с Илюхой Минаем снопы в барабан подавал. Самым сноровистым поручали это сложное дело. Илюха работал, как в карты играл: лихо, задористо (а картежник он был заядлый — все деревенские говорили), одним поворотом руки разворачивал сноп, словно веер, и машина без надрыва принимала в свое нутро очередную порцию тугих колосьев, но и перерывы Илюха делал так, что не подкопаешься. Глянет на своих помощниц, тех, кто на полке рядом снопы режут и ему подают, лихо подмигнет и запустит в барабан неразрезанный сноп. Ухнет сноп в молотилке лесной птицей — смотришь, слетел ремень.