Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Лидия была очень необычная девочка. Каждое лето она заставляла мать возить себя по монастырям, в том числе и по дальним. Особенно любила новгородские и псковские обители, где они жили по месяцу, иногда и больше. Много читала, среди прочих авторов Бёме, Сведенборга, Блаватскую. И сама была мистически одарена. Однажды отец случайно увидел ее в церкви Николы Морского и был поражен тем, как она молилась. С удивившим меня восторгом рассказывал, что после первых же слов священника в глазах Лидии появился свет, но продержался недолго, скоро начал тускнеть. Затем глаза и вовсе подернулись пеленой.

Дальше, пока шла служба, они были такие, будто жизнь их покинула. То же и ее тело: оно окаменело, словно при каталепсии. Было похоже, что душа бросила свое узилище и сейчас пребывает где-то в раю, рядом с престолом Господним, вместе с душами других праведников. Лишь с последним возглашением священника «Мир вам! Служба окончена» тело Лидии, ее глаза снова стали оживать.

«Было видно, – говорил старший Жестовский, – как душа медленно, безо всякой охоты возвращается обратно. После свободы райских садов застывший грубый истукан, наверное, казался ей прокрустовым ложем. Но раз чаша до конца не испита, она сознавала, что должна возвратиться в темницу».

И вот Осип Жестовский говорил, что прямо чувствовал, как всё в ней страдает, как везде неудобно, давит, жмет. Внутри было много острых краев и зазубрин, они царапали, ранили, но верная долгу душа Лидии с невообразимой кротостью заполняла собой эту чужую и холодную оболочку.

В эмиграции, лишившись дочери, родители Лидии, как и старшие Жестовские, прожили те же лет двадцать. Насколько я знаю, к концу тридцатых ни ее матери, ни отца в живых уже не было. И в эмиграции, пока не получили нашей открытки, они продолжали себя винить в смерти дочери, хотя я, – говорил отец, – убежден, что, выплыви Лидия или не выплыви, это как раз тот случай, когда никто и ни в чем не был волен.

В двадцать пятом году, – продолжал он, – я, как ты знаешь, по настоянию своего отца поехал в Ялту. Найти хоть какие-нибудь следы Лидии, если честно, не надеялся. Ведь ее семья была довольно известной. Отец – университетский профессор, математик с бездной учеников, так что я понимал, что раз за столько лет ее никто нигде не встретил, скорее всего, Лидии нет в живых. Но ехать было необходимо. Отец настаивал; в свою очередь, его понуждали к этому родители Лидии. Они считали, что коли мы с Лидией обручились, ехать – мой долг; и, наверное, были правы. Есть вещи, которые сам по себе ты расторгнуть не вправе. В общем, я не отказывался, но жизнь сложна и препятствия для поездки множились.

К тому времени я уже три с половиной года жил с твоей матерью. Брак был гражданский, по старым понятиям – простое сожительство, что не помешало появиться на свет божий тебе, вот-вот должен был родиться и Зорик. Якутка не хотела, чтобы я уезжал, может, ревновала – не знаю. Скорее боялась, что окажемся без денег. Я тогда работал обрубщиком металла в литейном цеху на заводе «Красный пролетарий». Получал паек по рабочей карточке и приличную зарплату, был на хорошем счету. Передовик производства, общественник, я был настолько увлечен коммунистическими идеями, что полугодом ранее меня рекомендовали в партию. Шел кандидатский стаж.

Когда я пришел в завком и стал объяснять, куда и зачем еду, всё было правдой, только Лидию я назвал не невестой, а сестрой. Ко мне отнеслись с полным сочувствием. В парткоме даже дали бумагу с печатью, заверенную треугольником, с требованием к местным властям оказывать всяческое содействие. Однако предупредили, что возьмут обратно или нет, неизвестно, зависит от того, будут ли у завода заказы. Впрочем, когда я вернулся, взяли без проблем, а через пять дней, когда у тебя родился брат, партком, как ты уже знаешь, по собственной инициативе постановил дать новому человеку имя Зорик, что значило: Завершим Освобождение Рабочих и Крестьян.

В Крыму, – рассказывал Электре отец, – я пробыл две с лишним недели. С фотографией Лидии, той, что была сделана семь лет назад на нашем обручении, обходил ялтинские дома вдоль набережной. Крейсер «Иль де Франс», на котором уплыли ее родители, помнили; он был последним кораблем. Передовые отряды красных уже занимали окраины Ялты. Паника была страшная. Лодочники втаскивали людей в баркасы прямо из воды, набьют под завязку и во всю силу гребут к крейсеру. «Иль де Франс» тоже был переполнен, но людей на борт пока брали, размещали их даже в пустых отсеках крюйт-камер.