Владимир Шаров - Царство Агамемнона

То есть вера тоже ушла в изгнание, так и скитается до сих пор. Но дело даже не в Иакове, а в том, что где теперь все эти Ассирии и Вавилоны, Египты и Римы? Нет их. След простыл. А отростки той самой лозы укоренились повсюду, никто, принявший в себя Единого Бога, уже и не помнит, что когда-то веровал иначе.

В общем, Игнатий, повторю, вера – штука неспешная, стадо овец нельзя гнать вскачь, они не шестерик лошадей. При подобном аллюре сразу падеж начнется. А мы еще в предыдущий век научились хорошо спорить, прямо в спорах главные вещи до конца додумывать и до конца, до самой последней правды, договаривать. В сущности, хорошие вещи – о равенстве, о справедливости и всеобщем счастье, даже о воскресении из мертвых – причем уже здесь, на земле, и всё – своими руками.

И в этой нашей правоте оказался такой соблазн, что не удержались, впали в ересь. Как и другие еретики, решили, что в Писании одно – слова Бога, а другое люди от себя добавили, и то, другое, нам не указ. И вот, вспомнив про пустыню Фаран, испугались, что еще сорок лет придется блуждать туда-сюда по Синаю, засуетились, заспешили.

Принялись пятилетки в три года выполнять, стахановцами и гагановцами заделались. Такой ход набрали, что и не остановить. А Земля обетованная – будто мираж в пустыне: чем быстрее мы к ней бежали, тем быстрее она удалялась. Мы же сказали себе, что, как и при горе Синай, беда в отступниках и отщепенцах, в изменниках, предателях, пораженцах и саботажниках, которые что есть силы нас тормозят, хотят, чтобы мы и дальше мучились, гибли без воды в песках. Что было делать? Пришлось взять в руки меч и начать лить кровь. И столько мы ее налили, что побарахтались, побарахтались – и сами на дно пошли.

В этой прелести, что я, что другие прожили почти век.