Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Каждый, кто повстречал бы на большой дороге трех странников и их лохматого пса, с беспокойством спросил бы себя, что это за люди, и поспешил бы незаметно свернуть в сторонку. Правда, на второй день костюмы их выглядели еще совсем прилично, а одинаковые рюкзаки, к которым ремнями были притянуты аккуратно скатанные пальто, не давали повода думать, что эти люди укокошат первого встречного. Однако, присмотревшись внимательнее, можно было прочесть их горькую судьбу в отмеченных страданием лицах и в беспомощном взгляде, тревожно ищущем несуществующего выхода. Во всяком случае, на большой дороге лучше держаться подальше от людей, взгляд которых выражает полную безнадежность, хотя стариками их не назовешь.

Нечто подобное подумала и экономка большого уединенного поместья. Кроме нее, в доме никого не было, все работали в поле. Она лишь приоткрыла дверь.

Сначала друзья решили, что эта худющая странная женщина просто мужчина в юбке. У нее были настоящие усы и борода, а впалые щеки сплошь покрыты волосатыми бородавками. И голос ее прозвучал басом, когда она грубо крикнула:

— Здесь ничего не продают!

При этом она быстро захлопнула дверь и два раза повернула ключ в замке…

— Продают!.. Продают!.. Кто говорит о покупке? — Секретарь пожал плечами.

Поместье было действительно прекрасным. Не перечесть его богатейших запасов съестного. Стаи кур, уток и гусей кудахтали, крякали и гоготали под древними раскидистыми деревьями. Друзья могли на все это вдоволь насмотреться, никто им не мешал. Им хватило бы одной-единственной уточки. Но из окна за ними наблюдал этот волосатый гермафродит. Без сомнения, рядом с ним есть телефон. И тогда все они сядут за решетку.

Теперь портной понял, что точно расчерченные голубые квадраты, которые он заметил вчера с башни, были большие бетонированные бассейны для форелей.

Они ходили по низкому, в полметра шириной, парапету вокруг главного бассейна, в котором плавали стаи готовых к отправке рыб, покрытых красными точечками.

На ограде лежал сачок с длинной ручкой. Взмах руки — и у них был бы десяток рыб. Но лицо гермафродита маячило теперь за другим окном, откуда хорошо были видны бассейны.

— Пошли! — сказал секретарь с деланным равнодушием.

Они оставили гермафродиту все богатства и голодные побрели вдоль прозрачного ручья — колыбели форелей.

Тропинка вела вверх. Стремительный бег ручья, рождавшегося где-то высоко среди скал и сосен на крутом обрыве, часто сдерживался террасообразными уступами, по которым ручей разливался маленькими озерцами, а потом, пенясь, пробивался дальше между камнями.

— В таких глубоких местах можно найти форель. — Стеклянный Глаз задумчиво посмотрел в воду. Каждую гальку, каждую песчинку можно было различить на дне прозрачного ручья, но форелей видно не было.

— С тем же успехом здесь могла бы стоять хлебная лавка. Почему нет! Места хватит, — сказал секретарь.

И вдруг они увидели, что выше, метрах в двадцати от них, в воздухе серебристо мелькнула рыба. Форель шла вверх по ручью и, преодолевая камни и мели, прыгала высоко в воздухе.

Но когда они подбежали, прозрачная вода опять текла спокойно. Портной, мучимый голодом, грозно взглянул на ручей:

— Там их наверняка тысячи, ясное дело.

— Значит, свежей форели нам сегодня не поесть, — перебил его секретарь и пошел дальше.

Было два часа пополудни. В семь утра они на голодный желудок покинули развалины замка. Земляники уже не было, яблоки и груши еще не созрели, сливы были зеленые. Трое друзей не чувствовали больше своего тела, только какую-то ноющую смутную боль в том месте, где должен быть желудок. Положение становилось угрожающим.

Раз в жизни, во время войны, когда портной был в лазарете, он принимал ванну с сосновым экстрактом, которую ему приготовила влюбленная в него сестра. Такой же крепкий аромат был разлит и в этой сосновой роще, одновременно и прохладной и дышащей летним зноем. Чистый воздух был насыщен сосновым запахом. Но казалось, что дышит только желудок, легких у них не было.

Красота и суровое величие изрезанного расселинами леса не трогали их, сосны как бы насмехались над ними, огромные, заросшие мхом обломки скал, десятками валявшиеся вокруг, с подавляющим однообразием, казалось, повторяли, что все в мире неизменно. Весело плещущий ручей с форелями словно сполоснул желудки друзей.

Секретарь бросил взгляд на собаку, потом искоса на Стеклянный Глаз, — и ни намека на шутку не было в выражении его лица. Стеклянный Глаз хотел было что-то сказать, но только покачал головой.