Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Ведь все равно завтра, и послезавтра, и через год будет то же самое, что и сегодня. Мы где-нибудь присядем, да там и останемся, потому что нам все равно нигде не будет лучше.

Секретарь выдержал хорошо рассчитанную паузу, а затем продолжал:

— Решительно все изменить можно лишь двумя путями: либо мы покончим с собой, либо мы примем какое-нибудь решение. Великое решение!

Сперва он посмотрел в жадно вопрошавшие глаза, а потом вверх, на развалины замка, который виднелся вдали на вершине лесистого холма, и сказал изменившимся голосом, подчеркнуто просто и как бы вскользь:

— Мы должны эмигрировать. Я бы предложил в Южную Америку.

В ответ Стеклянный Глаз только головой покачал.

— Ну, если ты ничего лучшего не мог придумать…

А портной грустно усмехнулся: ведь речь шла о чем-то совершенно невыполнимом. Он не сказал ни слова, предложение того не стоило.

Им всем было за сорок, и беспечность двадцатилетних давно покинула их. Эмигрировать! В Южную Америку! Орешек был крепок, чересчур крепок, им его не раскусить. На душе у них стало тяжело, они притихли и задумались.

Секретарь не торопил, было бы ошибкой их уговаривать. Столь важное решение они должны принять самостоятельно, только по внутреннему убеждению, иначе у них не окажется сил, необходимых чтобы его выполнить. Сама безвыходность положения должна была подтолкнуть их. Секретарь больше не возвращался к своему предложению.

— Может, вон там, в развалинах, мы найдем подходящий ночлег на сегодня.

Стеклянный Глаз — они прошли уже шагов десять — вдруг остановился, посмотрел на обоих, секунду выждал и сказал так, словно изрекал великую истину:

— Препакостная наша жизнь, доложу я вам!

— И только для этого ты остановился?

Они молча прошли лес, спустились вниз в долину, пересекли приток Майна и цепь холмов и все шли по направлению к развалинам из красного песчаника, видневшимся вдали на фоне голубого неба, среди буковых и хвойных лесов, на самой возвышенной точке местности. Иногда развалины исчезали, скрытые каким-нибудь холмом, но потом казались еще величественнее, будто у них прибавлялось башен и балкончиков. Ни один человек не встретился им по дороге.

Стены развалин сплошь были увиты древним плющом. Дворы заросли высоким терновником и ежевикой. Старый красный бук ветвями заслонял вход в башню, еще не тронутую временем. Они поднялись наверх и уселись на цементированную плиту.

Воздух звенел от жары. Далеко-далеко в голубой дымке мерцали виноградники и леса, там и сям виднелись подернутые осенней желтизной буковые рощи. Узкие ленты речушек сверкали среди лугов, а по широкой долине, мимо прильнувших деревень, извивалась огромная, ослепительно синяя змея — Майн.

На склоне лужайки, рядом с развалинами, неподвижно стояли три косули и смотрели в открывавшуюся перед ними даль.

— Мы трое — и их трое! Кому живется лучше?.. — спросил портной.

Стеклянный Глаз с сомнением покачал головой:

— Ай, ай! В один прекрасный день их подстрелят.

— Совсем не плохо! Если к тому же за секунду до этого не знать, что тебя ждет смерть!

Секретарь, сохраняя полное душевное спокойствие, сказал:

— Пожалуйста. Только произнеси «да», и я обещаю, не пройдет и секунды… Высота башни тридцать метров, внизу скалы, я совсем легонько толкну, и тебя — как не бывало.

— А ты бы меня толкнул?

— Да, немедля же!

Тогда портной опять смачно выругался и первым захромал вниз.

Внизу они нашли какое-то подобие комнаты без потолка. По углам росли кусты и папоротник в метр высотой, а на ложе из сена, оставленном, видно, бродягами, скорчившись, неподвижно лежала злая на вид, одичавшая собака. Только по горящим из-под свисающих косм глазам можно было догадаться, что она живая.

Как малый ребенок, который не сознает опасности и способен погладить даже дикого зверя, Стеклянный Глаз, сияя от радости, не раздумывая, подошел к собаке. Но, привыкшая к палочным ударам и камням, она месяцами только и делала, что от кого-нибудь убегала, и теперь, отпрянув, не могла поверить, что чья-то рука хочет ее погладить.

Собака знала эту уловку: уже не один человек сперва ласково манил ее, а потом давал пинка. От всякого другого она немедленно пустилась бы наутек и, одинокая, бежала бы все дальше и дальше. Но на этот раз она почувствовала нечто, чему не могла противиться; только еще не верила в такое непривычное счастье.

Она кружила вокруг Стеклянного Глаза, не доверяя и одновременно стремясь к нему, бросала быстрые взгляды на тех двоих и, повернув голову к Стеклянному Глазу, все-таки держалась ближе к выходу.