Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Значит, ты считаешь, если мы вон там, у верстового столба, найдем толстый бумажник, мы, ясное дело, не должны давать объявление в газету и искать потерявшего.

— Я всегда говорил — ты самый умный среди нас… Но серьезно, хотелось бы знать, неужели в наше время жизнь столь безупречно и рационально организована…

— Не так высокопарно, пожалуйста!

— …что трое таких людей, как мы, вынуждены просто-напросто сдохнуть с голоду… Неужели нет в жизни никаких возможностей и путей к спасению?

— Может, я встречу крестьянина, который закажет у меня костюм?

Секретарь взглянул на него, а потом в отчаянии от такого тупоумия и глупости возвел глаза к небу.

— Крестьянин только и ждет тебя… Дорогой мой, и у тебя сохранились еще подобные иллюзии!.. Нет, нам надо настроиться на совсем иной лад, нам не надо даже пытаться искать того, чего в настоящее время в Германии просто нет, особенно для мужчин старше сорока. Если справа мы увидим заводскую трубу, нам следует свернуть налево. Ибо у каждой такой трубы в ожидании стоят тысячи более молодых безработных. Я предлагаю не искать работы. Я верю в счастливый случай. Хотя в случай, который даст нам работу, я не верю.

— Но что же тогда?

— Если бы я знал, я давно бы сделал. А может, ты знаешь, ты ведь самый умный среди нас.

Портной смачно выругался. Но секретарь промолчал.

— А вдруг в меня влюбится какая-нибудь бабенка и мы поженимся, — сказал Стеклянный Глаз после долгих размышлений.

— Да уж, во всяком случае, хоть ты и очень красив, тебе все же легче найти жену, чем работу.

— Если ты не будешь говорить внятно, я не пойму ни слова. — И Стеклянный Глаз, задрав подбородок, пошел быстрее.

— А что же мы от твоей женитьбы выиграем? Мы будем шагать вчетвером. Или ты надеешься, что у той, которая в тебя влюбится, будут денежки?

— Ну, может, хоть маленькая лавчонка! И я буду вести счета.

— Веди, веди. Только добросовестно! — раздраженно проворчал секретарь и умолк.

Остальные тоже молчали. Неожиданно ими овладела безысходная тоска. Углы губ опустились, и лбы перерезали, глубокие морщины. Но ни один не мог бы поделиться с другими смутными обрывками своих воспоминаний и ощущений.

Они подошли к маленькой мельнице, которую приводил в движение вол, безостановочно ходивший по кругу. Шест, с привязанной к нему охапкой сена, кружился вместе с мельничным жерновом. Вол тянулся к приманке — охапке сена — и при этом приводил в движение жернов.

Друзья долго стояли, молча наблюдая за ним.

Секретарь угадал, о чем думают остальные.

— Выкиньте эту мысль из головы! Этого вы никогда не добьетесь. Наш лозунг: и не работающий тоже должен есть! Спрашивается только, кто даст нам еду… Вот сейчас зайду в дом и скажу: «Мы хотим есть».

— Почему же только скажешь? Ясное дело, я хочу есть.

Тут они услышали злобное ворчанье, и вдруг бешено залаяла дворовая собака. Все трое невольно вздрогнули и, прижавшись друг к другу, поспешно ушли.

Дорога поднималась в гору. Когда они добрались до опушки елового леса на холме, солнце стояло уже высоко в небе. Между расстилавшимися внизу золотыми нивами и зелеными лугами в мерцающей глубине долины блестела ниточка реки. В этот полуденный час в лесу совсем тихо, не шелохнется даже иголочка, птицы и звери спят, и слышен лишь звон мириадов комаров. Глубокий покой разлит по дышащему изобилием краю.

Но в глубине души они не доверяли этому покою, на страже которого стояли злые собаки и законы, подкрепленные пулеметами и каменными коробками с решетчатыми окнами.

И все-таки тихое очарованье природы охватило этих трех людей, которые в течение многих лет долгими часами безуспешно толкались в душных комнатах городской биржи труда и в конце концов не выдержали серой, сковывающей безотрадности подобного существования. В них еще не совсем была убита жизнь, иначе они продолжали бы являться на отметку, подобно трем миллионам своих товарищей по несчастью; для тех само хождение на биржу стало безотрадной и безнадежной профессией, неотвратимой судьбой, против которой они не пытались бороться.

Они легли на мягкий мох и лежали странно неподвижно: видимо, что-то происходило в них. Нахлынули мысли. Но все, что им приходило в голову, они тут же отбрасывали как невыполнимое. В мгновенье ока гибли десятки иллюзорных планов. Теперь они могли взглянуть на свое положение со стороны, и им вдруг стало ясно, что нет места иллюзиям и нет надежды на выход.

По едва уловимому движению секретаря они почувствовали, что и он пришел к тому же и теперь хочет высказать то, о чем они все думали. Об этом говорила его едва заметная скептическая улыбка с примесью юмора и горечи.