Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— А что, разве редька уже поспела?

— Да, поспела. А оставишь ее в земле, она сгниет.

— Просто не верится, что редька уже поспела. Неужели она на самом деле поспела?

Крестьянин надавил одну редьку ногтем большого пальца.

— Совсем крепкая!.. Нынче они огромные! Мы продаем штуку по четыре пфеннига.

— Покажи-ка! И правда любопытно. — Секретарь сжал редьку, надавил ногтем большого пальца. — Верно, поспела… А белая тоже? — И, надавив белую, которую ему подал крестьянин, добавил: — Ну, стало быть, эту я покажу у нас в деревне. В наших местах крестьяне, видишь ли, говорят, что редьке нужно еще несколько недель, чтобы поспеть.

Крестьянин посмотрел им вслед. Но мысль его работала слишком медленно… Они уже огибали рощу.

— Теперь ты купишь не колбасы, а хлеба, масла и немного соли.

— Сам не знаю почему, но у меня к нему какое-то необъяснимое чувство. Иногда, как посмотрю на него, так кажется и отдал бы ему все, — сказал портной, глядевший вслед Стеклянному Глазу.

— Ну, много-то ему не получить. Вот если бы то же чувство испытывал к нему булочник! Но нет, он не испытывает его, да ему и нельзя себе это позволить, ведь он должен платить за муку. Нынче у нас всем туго приходится.

— А как подумаешь — выходит, что твоя машина для климата не бог весть какая диковина. Разве радио не такое же чудо? Если бы прежде кто-нибудь посмел утверждать, что с помощью какого-то аппарата можно вон в той деревне слышать пение из Берлина, так его бы, ясное дело, отправили в сумасшедший дом.

Секретарь чиркнул спичкой.

— Вот возьми, к примеру, огонь. Тоже чудо! А ведь и к нему привыкли! Многие сотни тысяч лет это было неимоверно трудным делом для человека.

А теперь каждый носит с собой огонь в коробочке… Да, вот это и есть прогресс, цивилизация… Но что-то в этом прогрессе все же неблагополучно. Ведь, несмотря на необозримые богатства, созданные машинами, огромному большинству людей приходится так скверно, что у них даже нет самого необходимого и, во всяком случае, им живется не лучше, чем сто тысяч лет назад.

— Так, пожалуй, и твоя машина для климата не поможет?

— Да, и я опасаюсь, что все останется по-прежнему. Те, кто захватит машину в свои руки, изо всех сил будут стараться, чтобы даже при самом невероятном изобилии нам ничего не досталось… Ну, это еще не причина вешать голову. Сейчас мы прежде всего досыта наедимся, а потом поглядим. Он должен вот-вот вернуться.

Но Стеклянный Глаз, который на обратном пути дошел было уже до опушки, вдруг остановился и повернул назад: он забыл соль, а денег у него больше не было.

— Соль я не продаю, — сказал булочник, у которого Стеклянный Глаз купил хлеб.

— А я и не хотел купить.

Но булочник уже вышел в противоположную дверь.

— Полкило? — спросила пожилая хозяйка бакалейной лавочки и поднялась с табурета за прилавком.

— Ах нет, только чуть-чуть! Только щепоточку!

— Меньше чем сто граммов соли мы не продаем, сударь.

— Да, да, конечно! Но, видите ли, у нас есть две редьки, и к ним нам нужно немножко соли. А у меня, к сожалению, нет больше денег.

Она медленно опустилась на табурет.

— То есть как — нет?

— Я думал, может, вы подарите мне чуточку соли, совсем немного, чтобы мы могли только съесть редьку.

Механизм экономических законов, всю жизнь направлявших ее действия, заработал, вызвав в ней смутное сопротивление:

— Но мы сами бедны; мы очень, очень бедны.

Стоило ей, однако, взглянуть на горемыку, который стоял перед ней опечаленный и смущенный, как ее чувствительное сердце взяло верх. Чтобы сэкономить хотя бы кулек, она насыпала соль в клочок газеты.

Щеки Стеклянного Глаза пылали, когда он вышел на улицу, — впервые в жизни он попросил милостыню.

Через десять минут редька и полуторакилограммовая коврига исчезли. Портной, хромавший и поэтому постоянно озабоченный, как бы не оказаться обузой в пути, сказал тоном обвиняемого, который должен защищаться:

— Что касается меня, то я могу, ясное дело, еще идти и идти.

— А зачем нам это надо? Для чего? Куда? С тем же успехом мы можем и здесь посидеть. Терять нам нечего, а спешить и подавно некуда.

Всем в эту минуту стало очевидно, как тяжела и бессмысленна жизнь без надежды и без цели.

— Поищем-ка себе ночлег; вот и все.

— А завтра, когда проснемся?.. Денег у нас больше нет…

— Кусок хлеба мы, может, и раздобудем. А впрочем, может и нет! Попрошайничать тоже надо уметь.

— Ну, я уже научился. У меня это совсем просто получилось.