Наверно, наверно… Подобного героя давно ждут, о том, каким он должен быть, спорят на читательских конференциях, пионерских сборах и писательских съездах. Но, видимо, не будет ошибкой признать, что в качестве «положительного героя» выступает и будет выступать сама литература — теми лучшими своими произведениями, которые не входят в противоречие с жесткой правдой жизни, глубоко, талантливо отражают тревоги и надежды людей, вобрали в себя авторскую выстраданность и авторское мужество, воздействуют на читательские умы своей «проповеднической» — в лучшем смысле этого понятия — сутью, то есть учат честности, добру, человеколюбию, гражданской стойкости, дают понимание сложностей и красоты мира.
И мы в издательстве, отбирая рассказы и короткие повести для сборника из периодики 1987 года, руководствовались этим же: пусть будут произведения, способные «дорисовать» портрет современного молодого человека на нынешнем «календарном» — конца восьмидесятых годов — этапе. «Дорисовать» или дополнить, продолжить то, что получило свое развитие в предыдущих томах «Категории жизни». И пусть в этих новых произведениях непременно присутствуют отмеченные выше особенности авторского письма — социально-общественное беспокойство, та самая проблемная заостренность в содержании и решении темы, которые способны возбудить у читателя сопереживание… И конечно, хотелось, чтобы в этих рассказах и повестях о сегодняшних молодых людях достаточно отчетливо угадывалось само наше время , с предельной неумолимостью заострившее «молодежный вопрос»: как было вчера — быть не может; какие же пути искать теперь?
Понятно, не прямые ответы на этот неизбежный вопрос найдет читатель в предлагаемых произведениях (литературе меньше всего подходит роль категорично «указывающей» инстанции!), но, надеемся, встретит он на страницах созвучные своему настроению, своим предположениям и надеждам мотивы, ощутит ту самую, общественного толка требовательность мысли , которая способна противостоять равнодушию, всякого рода казенщине, унылой созерцательности («Моя хата с краю!..»).
Такой — с неукротимой жаждой действия — предстает перед нами героиня повести Элеоноры Корниловой «День безделья»; таким же, духовным братом ее — при разности их характеров, но при общности жизненной позиции — выглядит чабан Гигла из рассказа Элисо Заридзе «Чабан». Это люди поступков, люди хорошо сознаваемого собственного достоинства, которое, увы, как важнейшая человеческая черта, вроде бы даже пригасло, «размазалось» при наших пресных и зыбких бытовых и «учрежденческих» связях.
В помпезной суматохе и потребительской суете недавних лет забывалось много непреложных истин, ослабевали и рвались корни, связи той самой высокой духовности, которая вырастает на почве преемственности народных традиций и устоев, держится на исторической памяти, на уважении к национальным авторитетам, — и какие печальные плоды пожинаем на таком вот неухоженном, заброшенном поле, «свидетельствуют» рассказы двадцатитрехлетнего прозаика Петра Куркова «Троллейбус» и опытного белорусского писателя Виктора Карамазова «Городские». В первом, гротесковом, исполненном в манере «фантастического реализма», как раз затрагивается недавнее, из семидесятых годов — как слабы и необязательны стали мы по отношению к своей исторической памяти; в другом же — страстно выплеснулась боль художника: откуда среди нас «безродные» молодые люди, как страшна и убога она, человеческая опустошенность!
Деформация в общественном сознании тех, семидесятых годов коснулась, как это ни драматично, и армии, где пышно расцветала «дедовщина» — уродливое проявление неуставных отношений, и стародавний, овеянный традициями воинского братства со времен Суворова армейский закон «Один за всех, все за одного!», помогавший выстоять в бою и при всех тяготах службы, как бы даже незаметно утратил свое былое значение, свою обязательность, ибо в казармах стало прорастать иное «правило»: младший униженно услужи старшему, слабый беспрекословно подчинись сильному… Спохватились, исправляем, однако как болезненно, драматично отзывалась «дедовщина» на судьбах многих юнцов в солдатских шинелях — правдивая повесть Юрия Полякова «Сто дней до приказа».
Впрочем, пишу ведь строки послесловия — и в него читатель скорее всего заглянет, уже познакомившись с включенными в книгу вещами. Так что нет особой нужды «разъяснять» произведения, скажу лишь: разнолик наш молодой герой, встреча с ним — встреча с проявлениями самой текущей жизни, когда в обычных, будничных или неожиданных ситуациях открываются грани и возможности молодого характера. Удручает при чтении душевная глухота Михайлы из рассказа Евгена Гуцало «Уроки каллиграфии» (однако сколько таких «невозмутимых» среди нас!); сочувственно следишь за тем, чем закончатся попытки молодого ученого Хрузова отстоять свою честь и свое право самостоятельно отыскать «символы, объясняющие человеку устройство Вселенной» (повесть «Неподвижная точка»); веришь во всесильность любви, способной дать счастье даже несчастной, разуверившейся во всем женщине, как это происходит в повести Сайфа Рахимова «И звезды блестят над тануром»; как родственные тебе, поскольку они по-своему и вместе с тем знакомо открывают таинство, торжество и муки человеческого бытия, принимаешь в сердце описания глубоких переживаний молодых людей в повести Сергея Михеенкова «Обратная сторона радуги», в рассказах Петра Кириченко «Дело житейское», Игоря Агафонова «Ближе к рассвету», Александра Аверьянова «У собаки заболи…» (пусть не совсем такое, но близкое к этому — в потрясении и озарении чувств — дано было познать когда-то и тебе самому!)…
Читать дальше