Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Слушай, ну чего ты горячишься? — само собой грустно сказалось у Пети Скокова. — Давай мириться. Я ведь ничего такого, понимаешь, что ж, так сказать, не хотел. Вот. — И на всякий случай — чтобы не очень-то уж унижаться — добавил: — Я ведь про тебя тоже кое-что знаю. Могу, значит, в письменной форме, как полагается. Написать, понимаешь, вот.

Но писать было лень. Да и ошибки нужно было исправлять отдавать кому-то…

Петя перешел в кабинет.

— Значит, так, — сказал Петя-начальник, поднимая трубку. — В общем, пока, значит, слушай сюда, работай. А там посмотрим. Будь здоров, что ж.

Петя с хрястом положил трубку на телефон, взял со стола японскую зажигалку, потом вспомнил, что за стенкой телефон еще ждет, прошел туда, подняв трубку, сказал вежливо:

— Будьте здоровы, Петр Григорьевич! — положил трубку на аппарат и вышел в коридор. На душе у него повеселело. Настроение поднялось. Он взглянул на часы и заторопился к выходу: дел сегодня было еще много. К тому же вечером нужно было идти в институт: в последнее время он что-то совсем перестал посещать лекции, пропустил массу занятий. Нужно было браться за себя всерьез.

Это очередной — уже пятый по счету — выпуск молодогвардейского сборника-ежегодника «Категория жизни». Продолжает складываться своеобразная «летопись», воскрешающая в художественных образах быт, дела и устремления, нравственные искания современной молодежи. И особенность этого издания, то есть всех сборников «Категории…», состоит еще в его — определим так — злободневности . Ведь под обложкой любого из томов находят себе место произведения со страниц периодики, в основном из журналов, — произведения, которые в значительной части своей являются авторским откликом на актуальные, серьезные вопросы нашей действительности. А когда сами эти острые вопросы социального, гражданского свойства нетерпеливо, тревожно, с максималистской требовательностью возникают и бурлят в молодежной среде, но «вязнут» в дремучей незыблемости официального умолчания, в тенетах бюрократической самонадеянности и слепоты, — они, по существу, диктуют молодым линию поведения, своей якобы «неразрешимостью» порождают скепсис, инфантильность, а то и слабодушие… Что посеешь, короче, то и пожнешь!

Достоевский прозорливо замечал, что если молодежь «и страдает, и тоскует», то именно «от отсутствия высших целей жизни» [12] «Дневник писателя», 1876 г. — «Кое-что о молодежи». . И разве не это же самое — попрание «высших целей жизни», подмену их трескучими, не подтверждаемыми делом призывами, заверениями, «вельможной» безответственностью и вседозволенностью, ловко отрежиссированной парадной шумихой, столь горестно удручавшей народ в его рабочих нуждах, — переживали мы совсем недавно, в самые последние годы, ныне названные периодом застоя? Тяжелый застойный лед на реке нашей жизни взломала перестройка , строгим языком партийных документов точно обозначила она допущенные просчеты и твердо определила государственные задачи. Опять надежда — повторим вослед за великим писателем — на возрождение в трудах и борьбе «высших целей жизни», надежда на наш общенародный оптимизм, на нашу закаленную в преодолении испытаний советскую жизнестойкость. Надежда в том числе на молодых, которым постаревшие вынуждены уступать свои рабочие места — у станка, на воинском командном пункте, в служебных и научных кабинетах…

Какими же видят авторы сборника молодых людей, не очень-то простых героев своих повествований, на страницах которых событийный фон в той или иной мере отражает издержки и перекосы вчерашнего «застойного» времени? Всегда тяжек груз прошлого, не сбросишь его легко и бездумно; и если следовать известной марксистской формуле «Бытие определяет сознание», должны будем согласиться: нет мелочей, нет второстепенного в жизни, все одинаково важно, значительно, особенно для набирающего основы опыта юного человека, и как раз из так называемых «мелочей» подчас ткется мирок житейского существования, личный мировоззренческий мирок в общей властной системе огромного мира. С чем же тогда юная, молодая душа выходит, скажем так, из личного мирка — в мир всеобщих тревожных и обязательных отношений? К чему готова она, на что настроена?

И хорошо, когда не мирок вовсе, а уже свой мир. То, что должно быть, что позволяет молодому человеку — по убежденности, рабочему умению, общественным интересам — утвердиться в коллективе, среди всех других, личностью . Утвердиться, последовательно и настойчиво утверждая при этом правоту, справедливость, всяческую полезную силу на родной земле. Таков он, желанный наш герой?