Прочитал он, вероятно, немало. Многочисленные книги на полках производили впечатление давно зачитанных. Стихами интересовался в меру. Но читал, делая замечания, иногда меткие.
Предполагаю в нём скрытную обширную эрудицию. Однажды он рассказал мне, что в юности собирался написать роман о Тридцатилетней войне. Тут я подумал, что для этого что-то надо было знать. Хотя бы ознакомиться с монументальным сочинением Шиллера, посвященным сей разрушительной эпопее… Очевидно, желание ознакомиться с буднями войны, влекло его в юности в Афганистан. Будучи призван в армию, он выразил желание туда поехать для участия в боевых действиях. «Но, — сказал он, — послали тех, кто ехать в Афганистан не хотел».
Жанры, которые составили ему имя, — большой рассказ и маленькая повесть. Но он во все времена подумывал о большом повествовании, о романе. Роман писался медленно и остался незаконченным. Бакин жаловался на непрестанный кризис, на то, что дело идет медленно. Всё же я думаю, что и над самым кратким текстом он работал с не меньшей вдумчивостью, столь же неспешно, ещё замедленней и мучительней. Его появления в литературе после выхода книги свелись к регулярной публикации одного рассказа в год в одном московском журнале.
Он был недоволен собой.
А вот я, давний уже читатель Бакина, считаю, что для потомства будет ценной каждая его строка. Если литература вообще продлится.
Конечно, дарование выдающегося писателя — стихия, с трудом управляемая, если вообще управляема. Чувствуется всё же, что по природе Бакин любил дисциплину, организованность, разумное устройство и труда и быта. Такой человеческий тип в России редок, хотя в истории нашей словесности встречался. Здесь я назвал бы, к примеру, имя Заболоцкого.
Он казался практичным и даже несколько приземлённым. Между прочим, денежная часть той премии целиком ушла на ремонт квартиры и её обновление. Похоже, что этот писатель не мог работать в хаотической обстановке и нуждался в уюте и благообразии обстановки. Такое устремление можно только уважать.
Но в углах самого благополучного дома клубится нарастающий дымок сперва неявной драматургии. Уют рухнул, семья, которую её глава нежно любил и которой любовался, как будто бы собственным счастливым осуществлением, в одночасье распалась. Это было непосильно для такого человека и совершенно губительно для такого писателя.
Месяца, пожалуй, за два до своего ухода он мне звонил, коротко, скупо рассказывал о своих трудностях и невзгодах. Возможно, надо было немедленно взять такси и поехать к нему.
Скажу, что совесть моя не совсем чиста. Но перед безвременно ушедшим всегда виноваты все.
Его кончина — большая потеря русской литературы. Но его существующие произведения — её значительное обретение. Возможно, самое значительное за несколько десятилетий.
За этим столом на подмосковной даче Дмитрий написал свой последний рассказ «Нельзя остаться ».
И не остался…
«А потом я почувствовал себя так, словно умер тысячи и тысячи лет назад и вернулся теперь издали веков, чтобы вновь увидеть, посмотреть, поймать промелькнувший луч, мимолетное, короткое событие света, которое при недолгой, в общем-то, жизни моей и было самым главным».
Дмитрий Бакин