Хайме Манрике - Улица Сервантеса

Ноздри наших лошадей почти поравнялись, когда всадник вдруг закричал:

– Дон Мигель! Дон Мигель де Сервантес! Милостивый Боже!

Затем он соскочил с коня с проворством, которого я никак от него не ожидал, и бегом бросился ко мне. Я осадил лошадь. Нарядный путешественник схватил мою руку и, нимало не спрашивая моего разрешения, словно знал меня много лет, покрыл ее поцелуями.

– Ваша светлость, это я, ваш друг Санчо Панса!

Минуло больше двадцати пяти лет с той ночи, как мы распрощались у пещеры в холме подле стен алжирской крепости. Мы заключили друг друга в объятия, и сколько же счастливых слез тут было пролито! Несмотря на внезапное богатство, Санчо остался прежним – только стал на четверть века старше и вдвое шире. Наконец мы направили лошадей к лужайке в стороне от дороги и расположились в тени дуба. Слуга Санчо открыл один из сундуков и расстелил на траве роскошный ковер с арабским узором. Следом появились серебряные кубки, которые он тут же наполнил вином, сыр, хлеб, маслины и жирный окорок. Мы возгласили тост за Судьбу, которая столь чудесным образом вновь соединила наши дороги. Мне до смерти хотелось расспросить Санчо, как он уцелел в пустыне и приобрел все это богатство. Словно готовясь к долгому рассказу, Санчо откусил добрый кус коричневого каравая и торопливо его прожевал, не забыв щедро сдобрить вином.

– Благодарю, благодарю вас, мой знаменитый господин, самый великий сын Алькала-де-Энареса! – начал он, снова схватив мою правую руку и обильно оросив ее слезами и поцелуями. – Спасибо, что прославили меня, ваша светлость. Теперь, куда бы ни направился я в Испании, стоит мне назвать свое имя, как все узнают во мне Санчо Пансу – бессмертного и безупречного героя вашего романа, верного и любящего слугу этого восхитительного, благородного мудрого рыцаря – Дон Кихота! Это творение ваших рук будет жить, пока солнце восходит над нашим отечеством.

Я собирался было ответить, но Санчо еще не закончил:

– Вы знаете, я не ученый человек, ваша светлость, и говорят, что старого пса не выучишь новым трюкам, но позвольте заверить вас, что теперь моя наиглавнейшая цель – нанять учителя и выучиться грамоте, раз уж я вернулся на испанскую землю, в мой старый добрый Эскивиас, где надеюсь отдохнуть от странствий и наконец обрести покой, радуясь своей семье и прекрасной стряпне моей милой Тересы, а особенно ее знаменитой тушеной крольчатине. Так что любезно прошу простить нескромность, коя может проглянуть в моих словах, ибо все это я говорю с безмерным почтением к величайшему из ныне живущих испанцев – то бишь к вам, ваше великолепие дон Мигель де Сервантес Сааведра!

На этих словах он сунул в зубы еще один ломоть хлеба и осушил кубок, который тут же вновь наполнился стараниями слуги.

– Мой старый и драгоценный друг, позвольте безо всякого промедления молить вас о продолжении «Дон Кихота»! Пусть отправляется в Сарагосу на своем Росинанте, этом благороднейшем из скакунов. Поверьте, мне почти безразлично, буду ли я сопровождать его в качестве оруженосца. Я говорю это, дон Мигель, не потому что охоч до славы, а лишь из-за того, что грубейшая несправедливость и оскорбление, причиненные вам этим безвестным воришкой, проклятым Фернандесом Авельянедой, вопиют к отмщению! Мир должен раз и навсегда уяснить, каковы в действительности ваши герои, дабы жалкие персонажи, изобретенные этим тордесильясским писакой, чья мать должна стыдиться его рождения, предстали бледными, худосочными подделками, коими они и являются, – а все его труды были бы посрамлены и забыты, как того и заслуживают.

Только я приготовился ответить, что работаю над собственным продолжением «Дон Кихота» и надеюсь, несмотря на слабое здоровье, вскоре его закончить, как Санчо облагодетельствовал меня новым советом:

– Поверьте, я преклоняюсь перед каждым словом, которое выводит на бумаге ваше бессмертное перо, но должен признать, что истории, перебивающие основное повествование, меня только отвлекают. Лично меня интересует только то, что случилось с Дон Кихотом и его оруженосцем. Но клянусь, больше вы не услышите от меня ни слова критики в адрес вашей безупречной книги.

Я заверил Санчо, что приму его мнение к сведению и что другие читатели также жаловались на вставные новеллы. Наконец настала моя очередь задавать вопросы.

– Вижу, что удача улыбнулась тебе, – сказал я, – и ты процветаешь. Прошу, поведай, что случилось после нашего расставания?