Хайме Манрике - Улица Сервантеса

Санчо прислонился к стволу дуба и сложил ладони на необъятном животе. Пока я потягивал вино и лакомился ломтями сыра и окорока, которые без устали нарезал для нас слуга, мой старый друг потчевал меня удивительной и прелюбопытной историей, полной нежданных поворотов.

Покуда Санчо говорил, солнце прошло зенит и направилось к западу, так что я позволю себе несколько сократить его рассказ: первые несколько дней Санчо в одиночестве скитался по пустыне, заблудившись в Сахаре и думая, что раскаленные североафриканские пески станут ему последним пристанищем. Однако его обнаружил и похитил караван берберов, промышлявший нападениями на другие караваны и мелкие деревеньки. В их обществе Санчо путешествовал по пустыне довольно долго. Однажды по пути к сердцу Африки, где люди черны, как сама полночь, Санчо продали местному правителю. В тех краях, населенных высокими тощими туземцами с шеями длинными, словно у жирафов, толстых белых людей почитали приносящими богатство. От Санчо требовалось только сидеть во дворце из грязи и соломы и принимать там высокородных дев и пилигримов, которые стекались к нему со всех концов страны, дабы прикоснуться к живой удаче и попросить изобилия, в чем бы оно ни выражалось – потомках, скоте или дожде. Во время засухи, если долго не было урожая и начинали умирать дети, старики и коровы, Санчо усаживали в золотое кресло и носили так из деревни в деревню, покуда в самом деле не начинался дождь. Знахари ежедневно посещали Санчо в его хижине и измеряли ему живот, дабы убедиться, что он не похудел. За долгие годы мой друг скопил немало сундуков с золотом и драгоценными камнями, которые получал от местных жителей в качестве подношений. Старик-правитель стал его лучшим другом, и наконец, когда тот был уже при смерти, Санчо отважился попросить его об одолжении.

– Я испросил у его величества дозволения вернуться на родину, потому что чувствовал, что мой собственный путь на земле подходит к концу. А мне так хотелось напоследок повидать мою милую Тересу, ежели она еще жива (и которой я ни разу не изменял, хотя к моим услугам имелись прекраснейшие девственницы королевства), дочь, которую я помню еще крохой, едва делающей первые шаги, и, конечно, моих добрых соседей по родному селению, в котором я впервые увидел свет! Вот так-то, дон Мигель, величайший бард нашей страны и гордость всей Испании, я вас и повстречал. Ну, а вы? Ради всего святого – почему вы едете из Эскивиаса? Что за дело вас сюда привело?

Я рассказал ему о своей женитьбе и о том, что Эскивиас, так или иначе, уже более двадцати лет служит мне домом; что Тереса и Санчинья, благодарение Господу, обе в добром здравии; что мы с ними видимся время от времени, а также что Санчо стал дедом, поскольку Санчинья вышла замуж и произвела на свет многочисленное потомство, состоящее сплошь из мальчиков: Санчо Первый, Санчо Второй, Санчо Третий и так далее. При этом известии товарищ снова схватил мою руку, облобызал ее и оросил слезами; вслед за тем, немало меня удивив, они со слугой обнялись и разрыдались на плече друг у друга. Поскольку такие сцены разыгрываются не каждый день, мне оставалось лишь гадать, какие отношения связывают этих двоих. Наконец Санчо промокнул красные глаза и пояснил:

– Дон Мигель, этот человек мне не слуга. Это мой бывший сосед, Моханад Моррикоте, уроженец Эскивиаса. Он покинул Испанию незадолго до того, как я был похищен и заключен в острог, в котором счастливая судьба и свела меня с вами, о мой дорогой друг, сделавший меня богачом и подаривший бессмертие!

– Видите ли, дон Мигель, – заговорил Моррикоте, до этого хранивший молчание, – в тысяча пятьсот семидесятом году, когда я был молодым мужем и гордым отцом Амины и Афида, мою семью выдворили из Испании по приказу Филиппа Второго (да упокоит Господь его душу), хотя мои предки жили здесь задолго до того, как Кастилия и Арагон стали одной страной. В противном случае нам пришлось бы публично креститься и отречься от своей веры и обычаев, чего я никак не мог сделать, дон Мигель, поскольку это было бы предательством предков. Такой ученый муж, как ваша светлость, наверняка знает, что после взятия Гранады, когда были изгнаны последние правители-мусульмане, а мои предки обращены в католичество, они сумели сохранить некоторые из своих обычаев. Например, мы продолжали учить детей арабскому языку, но не оттого, что не любим Испанию или желаем снова ее захватить, в чем нас нередко обвиняют, а потому что история нашего народа написана на арабском.