Евгений Лукин - Три слова о войне

На Превлаке, этом исключительно важном стратегическом укреплении на Адриатике, есть много заросших окопов и всяческих ям, оставшихся еще от Австро-Венгрии, которая держала там свои артиллерийские подразделения. Случилось так, что один неловкий, только что народившийся теленок, еще не научившийся ходить на тонких ножках, случайно свалился в одну их таких глубоких ям, выкопанных в каменистой почве, а его мать не могла помочь ему выбраться наружу. Теленок печально мычал, пока опытная пеструшка исследовала яму.

А потом она спустилась вниз по каменистому склону прямо в штаб, где как раз заседало командование базы.

Она всунула голову в открытое окно и обвела взглядом людей, склонившихся над развернутыми картами побережья. Она разглядывала их своими влажными умными коровьими глазами. Взгляд ее остановился на коменданте базы, подполковнике Стеване Чуке. Поняла ли она, что он здесь главный, или только своим коровьим инстинктом поняла, что он крестьянский сын из нищей Буковицы – навсегда останется тайной. И корова принялась мычать, не убирая голову из окна.

– Пеструшке чего-то не хватает! – поднялся из-за стола комендант Чук и вышел из штаба.

Корова резво побежала к высоте Пунта, но, сделав несколько шагов, опять остановилась и дважды промычала. Комендант в сопровождении подчиненных направился за ней.

Капитан миноносца рассказывал мне, что после этого пеструшка регулярно являлась к штабу и поджидала коменданта Чуку, чтобы мычанием отблагодарить его за оказанную помощь. При этом она, от рождения недоверчивая и почти что дикая, как и все коровы на Превлаке, позволяла ему чесать себя за ухом.

Армия оставила Превлаку. Но что же случилось с коровами?

Если пеструшка вновь заявится поблагодарить коменданта Чуку, то увидит незнакомое, по-северному бледное лицо офицера Объединенных Наций, не понимающего коровий характер, потому что он не пас их в своей военной академии…

Даже коровы понимают, кому принадлежит Превлака!

Помнится, как-то чуть не начали воевать Китай и Советский Союз.

Тогда я был в деревне Мириловичи под горой Видушей. Мы сидели на каменном гумне – единственной в окрестностях ровной площадке и крутили самокрутки. Начался жесткий разговор о границах, но никто даже и не подозревал, что человек, который два века тому назад договорился о границе между Россией и Китаем по реке Уссури, родился всего лишь километрах в двадцати отсюда, недалеко от Требинья! Это был предок Иована Дучича, граф Савва Владиславич [18], дипломат российского двора.

У этих людей нет ничего, но они знают все. Голодные, в заплатках, живущие без дорог, водопровода и электричества, они обсуждают на гумне международную политику.

– Ударят ли русские по китайцам, а Вьетнам на Кампучию?

Вдруг из мрака появляется дед Глигор ста двух лет. Он еще помнит множество герцеговинских восстаний, бунтов и три войны.

– А что турок на это скажет? – озабоченно спрашивает он.

И вот, четверть века спустя, турки опять здесь!

Опять джихад…

Уроженец Никшича схватил живого курда, но в лагерь для военнопленных его не отправил.

Он взял его в рабство.

Курд был наемником в хорватской армии.

Его звали Али.

Уроженец Никшича взял его в плен на герцеговинском поле боя в 1992 году.

До этого курд сражался в горах родного Курдистана против турок и иракцев.

Потом его наняли подавлять восстание в Трансильвании, и он воевал поблизости от проклятого замка графа Влада Дракулеску.

Ничего другого, кроме как воевать, он делать не умел…

Ему некуда было возвращаться.

Хорваты платили ему старыми, вышедшими из употребления купюрами, которые он зашивал под подкладку шинели.

В Герцеговине он чувствовал себя совсем как дома, в Курдистане, разве что баранина вкусом немного отличалась от привычной: в нее не добавляли рис и изюм.

Он жег дома без мести, убивал без ненависти, насиловал без страсти.

Когда житель Никшича, в прошлом боксер-полутяж, завалил его на землю и разоружил, курд в ожидании смерти закрыл свои глаза, темные, как воды Тигра и Евфрата.

– Аллах акбар! – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Однако уроженец Никшича не убил его. Он пощадил его черную жизнь.

Когда у него вознамерились отобрать курда, чтобы поместить его в лагерь для военнопленных, он вытащил гранату-лимонку и сказал:

– Он мой! Я его честно пленил, и он будет служить мне. Кто его тронет – помрет на месте!