Кристоф Хайн - Смерть Хорна. Аккомпаниатор

Ему вежливо поаплодировали. Открывая небольшой банкет, я произнес несколько слов о вынесенном мне Хорном приговоре, но воспользовался теми же иносказаниями, чтобы окружавшие нас недоумки не поняли, что присутствуют на своеобразном поединке.

— Черепки истории было бы невозможно сложить в единое целое, если бы это целое, некая общность не существовала и не действовала прежде, — сказал я. — Эта организованная общность, своего рода небольшое государство, как вы нам доложили, безжалостно и жестоко истребляла своих врагов. Но община и хоронила их, благодаря чему в захоронениях обнаруживаются ваши бесценные находки. Словом, каждое человеческое сообщество имеет свои писаные или неписаные законы, которые несут гибель тем, кто пренебрегает этим сообществом или возносится над ним. Думаю, любой из нас сожалеет об этом, но вряд ли кто-либо пожертвовал бы законом, а тем самым жизнью всей общины ради его и ее смертельного врага. Конечно, и закон небезупречен. Да, самая ужасная жертва, которую требует ход истории, — это гибель невинных. Но такова кровавая цена прогресса. Так что при всей трагичности, дорогой Хорн, не стоит слишком долго сокрушаться из-за чьих-то личных невзгод, пусть даже прискорбных. Как сказано в Библии: предоставь мертвым погребать своих мертвецов. Давайте и мы поступим по-христиански. Оставим мертвецов в покое. Предоставим раскапывать могилы только археологам.

Мне поаплодировали так же вежливо и с прохладцей, после чего все набросились на еду. Какой-то миг мы с Хорном оказались стоящими друг против друга, два одиноких молчаливых поединщика. В тот миг я понял — примирения никогда не будет. Любые мои усилия лишь еще больше разожгут его ненависть и только укрепят его самоубийственную уверенность в собственной правоте. Я пожалел его, ибо уже предвидел то, что должно было произойти и действительно произошло несколько месяцев спустя.

Подойдя к нему, я положил руку ему на плечо и сказал:

— Я тебя понял, товарищ Хорн. Хотелось бы, чтобы и ты сумел меня понять.

Хорн отвел глаза и проговорил:

— Сегодня вы мой гость, господин бургомистр. Угощайтесь, пожалуйста.

А через четыре месяца я видел его в последний раз. В замке шло расследование по делу Хорна, и меня пригласили для беседы. Мне задали вопрос о лейпцигской истории, пришлось отчитаться за каждый разговор, который я как бургомистр имел с Хорном.

Беседа проходила в кабинете Хорна. Я сидел на стуле перед письменным столом, за которым находились лейтенант и два товарища в штатском. Потом меня попросили подождать в приемной. Нужно было перепечатать протокол, чтобы я подписал его.

Когда меня снова позвали в кабинет, я спросил, арестован ли Хорн.

Лейтенант покачал головой:

— Нет. А разве надо?

— Я этого не сказал, — быстро ответил я. — Вы неправильно поняли.

Лейтенант неодобрительно посмотрел на меня:

— Есть вопрос, товарищ Крушкац. Как же ты мог так довериться Хорну? Именно ты?! Ведь ты знаешь его больше десяти лет.

Я без малейшего промедления ответил лейтенанту:

— Это моя ошибка, товарищ. Недооценка. Я разочаровал не только вас, но и сам недоволен собой. Однако надеюсь, что это послужит мне хорошим уроком. Благодарю вас за помощь, товарищи.

Молча выслушав, лейтенант отпустил меня. Я сказал чистую правду, тем не менее у меня было такое ощущение, будто я вывалялся в грязи, хотелось вымыться.

Когда я вышел, то увидел в приемной Хорна. Он мне улыбнулся, и я почувствовал, что краснею. Не поздоровавшись, я быстро прошел мимо.

Я всегда шел ему навстречу, причем в гораздо большей мере, чем мне позволяли должность и самоуважение. Но теперь я ничем не мог, да и не хотел ему помочь. Я не знал точно, в чем его обвиняют, однако был уверен, что он вновь считает себя абсолютно невиновным. Он был единственным человеком в Гульденберге, которого я хотел иметь своим другом, и я знал, что это расследование, свое второе дело, он не захочет пережить.

Уже на третий день все цыганские лошади исчезли. Приехали крестьяне и забрали лошадей в аренду на лето. Даже двух дряхлых гнедых с ужасными язвами, с коростою на боках — и тех взяли хуторяне-переселенцы.

Пауль рассказал мне эти новости на школьном дворе и добавил, что сегодня не сможет пойти на Отбельный луг.

— А завтра? — спросил я.

— Завтра, наверное, пойду, — ответил он. — Только теперь отстань, я занят.

Он отошел к забору и заговорил со взрослым парнем, учеником слесаря. В руках у Пауля я заметил деньги.