Кристоффер Карлссон - Смерть перед Рождеством

© Боченкова О.Б., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Это случилось той зимой, когда бушевал шторм.

Погиб ученый. Его диктофон переходил в Стокгольме из рук в руки, осложняя жизнь каждому, к кому попадал. И еще той зимой разогнали демонстрацию, а два человека, некогда бывшие друзьями, встретились на детской площадке с качелями, где когда-то любили играть.

На дне озера Меларен покоился мобильник. Но если он и имел какое-либо отношение к делу, то лишь потому, что был брошен туда рукой преступника. В больнице умирал человек, и его последними словами были «Шовле» и «Эштер», что бы они ни значили. И все разъяснилось лишь потом, когда стало поздно. С самого начала шел обратный отсчет – к нулевой точке, к двадцать первому декабря.

История оказалась на редкость запутанной и странной, со временем с этим согласились все. Хотя было ли все так сложно на самом деле? Возможно, история, в сущности, была простой, даже банальной. Потому что однажды зимой один человек предал другого, и это стало началом конца.

Так или иначе, все, насколько нам известно, происходило так…

Только одно можно утверждать с полной уверенностью: город лежит объятый страхом. Теперь он показал свое испуганное лицо, в этом я не сомневаюсь. Это можно почувствовать, прослушав его пульс – слабое, ритмичное тикание. Нервы его напряжены, он стал непредсказуем. Превратился в медленно угасающую лампу. И никто ничего не замечает и не думает об этом.

На церковной башне бьют часы. В ночи медленно падают снежные хлопья. Прозрачные, они отливают серебром в холодном свете уличных фонарей. В ночном клубе неподалеку гудит бас: I wish it could be Christmas every day [2] Вот бы каждый день был Рождеством ( англ. ). , а потом за углом взвизгивают тормоза. Как видно, водитель упал грудью на сигнальный рожок.

Вопят сирены – вот такая выдалась ночь.

Один из переулков, отходящих от Дёбельнсгатан, отличается особенной теснотой. Достаточно развести руки, чтобы нащупать по обе стороны от себя потертые кирпичные стены. Поэтому там всегда темно. В центре города дома особенно высокие, и редко когда покрытый трещинами асфальт ласкают лучи холодного солнца.

Этот переулок выходит на задний двор, где вдоль стен выстроились зеленые мусорные контейнеры. И на всем лежит тонкий слой снега. Попав сюда, ты словно оказываешься на дне колодца. Подняв голову, можно было увидеть заключенный в квадрат кусочек хмурого неба.

Женщина в голубом комбинезоне натягивает посреди двора большой белый тент. Под ним на спине лежит мужчина в темно-серых джинсах и черных ботинках. Из-под расстегнутого воротника его пальто выбивается вязаный шарф. Белые лучи прожекторов светят на него с четырех сторон. Поодаль валяется раскрытый рюкзак «Фьельревен», рядом с ним – книга, визитка, пара теплых носков и связка ключей. Есть при мужчине и перчатки, они торчат из кармана его пальто.

На вид ему между тридцатью и сорока. Коротко стриженные темные волосы аккуратно уложены, угловатое лицо не брито несколько дней. Глаза закрыты, так что определить их цвет затруднительно. Хотя на данный момент это не имеет никакого значения.

Я жду в стороне от тента, держа руки в карманах куртки и энергично переступая ногами – скорее от холода, чем от нетерпения. В одном из окон светится красная рождественская звезда. Она большая, размером с автомобильную шину. И за ней время от времени мелькает мальчишеское лицо.

– И давно он так стоит?

Виктория Мауритцон разворачивается на корточках, одновременно открывая свою сумку.

– Кто?

Опасаясь вынимать руки из карманов, дергаю подбородком в сторону окна:

– Мальчик.

Мауритцон поднимает голову.

– Мальчик? – Щурится, ослепленная снегом и светом прожекторов. – Не знаю.

Она возвращается к работе. Достает камеру, настраивает ее и делает шестьдесят восемь снимков тела и всего, что вокруг него.