Кристоффер Карлссон - Смерть перед Рождеством

Вероятно, эти звуки плюс мысли об алкоголе и вызывают у меня новый приступ. Пот хлещет буквально из каждой поры. Я задыхаюсь и спешу – насколько в состоянии перебирать ногами, – прочь от места преступления, в переулок и дальше, на Дёбельнсгатан. Не знаю, как это выглядит со стороны, но я спотыкаюсь и жадно глотаю воздух. В глазах темнеет, и где-то между заградительной линией и трупом я валюсь на стену. Кирпич довольно холодный, но это лучше, чем на землю. Желудок выворачивает наизнанку. К горлу подступают непереваренные остатки хот-дога и кофе. И все это, смешавшись в однородную, дурно пахнущую жижу, вываливается на покрытый ледяной коркой снег с характерным булькающим звуком.

Колени обмякли, и я падаю. Холод быстро проникает сквозь джинсы. Невыносимый запах пота мутит сознание, дрожь накатывает волнами – кажется, жизнь кончена.

– Убийство – серьезное испытание, даже для людей закаленных, – слышу я голос одного из помощников.

Туман прорезает молния фотовспышки.

Я не сплю, просто глаза слезятся. Это все рвота. Голова идет кругом, в горле резь. Желудок…

Держась одной рукой за стену, а другой шаря во внутреннем кармане, я поднимаюсь. Такое со мной уже было, последний раз день или два назад. Неужели с тех пор прошло так много времени? Но мое падение глубже, я медленно опускаюсь внутрь себя.

Нет, это не Стокгольм парализовало страхом. Это не он затухает, как лампа. Это я.

На массивной холодной двери табличка «Тюрелль» над почтовой щелью. Я касаюсь звонка дрожащим указательным пальцем. Медлю. Что-то не так с этим мальчиком, который заставляет меня так нервничать.

Меня мутит, но «Собрил» начинает действовать, погружая во что-то невесомое и теплое. Ноги все еще ватные, пот высыхает, я чувствую, как моя кожа идет трещинами. Не успеваю я нажать кнопку, внутри начинается движение, будто они меня ждали. Щелчок замка – и дверь осторожно открывается.

Он маленький и тщедушный. С такими глубоко запавшими глазами, что кожа вокруг них кажется прозрачной.

– Я болен, – сообщает мальчик.

– Надеюсь, не смертельно?

– Воспаление легких. – Он говорит, будто каждое слово стоит ему неимоверных усилий.

– Как тебя зовут?

– Йон. А тебя?

– Йон, – повторяю я. – Хорошее имя. А меня зовут Лео, и я полицейский. Родители дома?

– Папа уехал.

За его спиной появляется женщина моих лет, как будто спросонья. На ней что-то вроде пижамы с застиранным портретом Боба Дилана на груди.

– Ты открыл, Йон? – спрашивает она, кладя руки на плечи мальчику. – О чем вы разговариваете?

– Понимаете… – Я смущен, но стараюсь взять себя в руки. – Я полицейский. Там, внизу, произошло нечто страшное, и, как мне кажется, Йон мог бы нам помочь. Мне хотелось бы поговорить с ним.

– Могу я взглянуть на ваше удостоверение?

Порывшись в кармане, протягиваю ей пластиковую карточку.

Йон сжал губы, как будто никак не может решить, стоит ли впускать незнакомца в квартиру. Наконец нехотя отходит в сторону.

– Сними обувь, – велит он.

– Разумеется. Сколько тебе лет, Йон?

– Шесть, – отвечает за мальчика мать. Она представляется Амандой. Ее рука теплая.

Из тесной прихожей мы идем в гостиную, минуя кухню и родительскую спальню, дверь в которую приоткрыта. Я подхожу к рождественской звезде, установленной на подоконнике, огромной и красной.

– Что же он такого мог там увидеть? – спрашивает мать.

– Помнишь, Йон, – обращаюсь я к мальчику, – когда я был там, внизу… мы еще помахали друг другу?.. Это ведь здесь ты стоял тогда?

– Здесь.

– Что он такого мог там увидеть? – повторяет Аманда.

Потом подходит к окну, выглядывает во двор и зажимает рот ладонью:

– О боже…

Она интересуется самочувствием Йона: выдержит ли он разговор со мной?

– Я в порядке.

– Хорошо, я… – Женщина замолкает, собирается с мыслями. – Я приготовлю вам чай. Хочешь, Йон?

Мальчик пожимает плечами. Аманда неуверенно удаляется. Я пригибаюсь, уперев руки в бедра. Пытаюсь увидеть двор с высоты роста Йона. Даже в таком положении я все вижу, прежде всего Мауритцон, которая сейчас пытается снять с мертвеца обувь. Вокруг нее собралась целая толпа, и, судя по всему, Виктория от этого не в восторге.

– От тебя воняет. – Йон морщит нос.

– Правда?

– Блевотиной.

– Это моя куртка. Знаешь, полицейским часто приходится мараться в разной гадости. Не всегда успеваешь вовремя отскочить в сторону.

– Но твои глаза… – Йон подозрительно щурится, – они такие красные…