Кристоф Хайн - Смерть Хорна. Аккомпаниатор

Даже первый увиденный мною покойник испугал меня не так сильно. Он лежал в открытом гробу, и я осмелился заглянуть прямо в его лицо; это был все еще знакомый мне человек, с которым я когда-то разговаривал. Только теперь он лежал неподвижно, с черной шалью вокруг изуродованного горла, и казался меньше ростом, чем при жизни. Лишь запрет прикасаться к покойнику вселил в меня робость и одновременно догадку, что потеряно что-то невосполнимое, и вот теперь я стою перед чужим человеком, который уже навсегда останется непостижимым. Тем не менее покойник не отталкивал меня. Вслед за отцом я подошел к нему без всякой боязни и спокойно взглянул.

Лицо у него оказалось опухшим и пятнистым, оно выглядело иначе, чем когда он был живым, но не казалось замкнутым. А вот блестящие глаза звериных чучел, которые должны были имитировать жизнь, при всей искусности подделки глядели на меня бездушно, мертво, от них веяло смертельной угрозой.

В то первое посещение музея я и познакомился с господином Хорном. Из маленькой незаметной двери вышел мужчина лет сорока с редеющими волосами; он закрыл дверь, оглядел посетителей и отца. Тот завел разговор, причем излишне громкий, отчего прочие посетители то и дело оборачивались. Господин Хорн был немногословен и выглядел смущенным. Отец представил меня, правой рукой с силой пригнув мою голову. Потом, поискав глазами моего брата, окликнул его. Отец заставил и брата подать руку господину Хорну и поклониться.

Когда мы прошли в соседний зал, отец сказал, что несколько месяцев назад господина Хорна назначили директором музея. Он приехал из Лейпцига, где ему пришлось оставить какой-то значительный пост.

— Темная история, — неодобрительно пробормотал отец. — Что-то политическое.

Потом он дал подзатыльник моему брату:

— Не лапай витрины.

И вот теперь я пришел в замок один. Купив входной билет, я забрался по винтовой лестнице на сторожевую башню. На самом верху, в дозорной, стены метровой толщины были рассечены через равные промежутки бойницами. Их глубокие ниши теперь были застеклены. Рядом таблички с историческими датами. Я взглянул на город, на блекло-красные и желтые черепичные крыши, теснящиеся внизу вокруг церковной колокольни. Я разглядывал безлюдную Рыночную площадь и кривые улочки. Я представил себе развалины города и даже улыбнулся — до того естественной показалась мне такая картина сверху, из старой крепости, откуда врага осыпали стрелами и каменными ядрами и обливали кипящей смолой.

Я никого не желал убивать или калечить, мне лишь хотелось отринуть этот город и все одиннадцать лет моей прежней несчастной жизни. Я хотел их забыть, изъять из памяти настолько бесследно, будто их никогда и не бывало. Я боялся, что этот город и мое детство неистребимо останутся со мной. Свою тогдашнюю жизнь я воспринимал как преддверие, как входной билет в последующую и уже настоящую жизнь. В ней я воспарю как орел, поднимаясь все выше и выше. Больше всего на свете я мечтал о том, чтобы скорее повзрослеть. Надоело подчиняться бесконечным приказам, мелким обязанностям, которые тяготеют над каждым ребенком. Не хотелось больше доказывать свою смелость и мужество, тем более что обычно я не выдерживал таких испытаний и надо мной только смеялись. Все это я ненавидел. Мне было невыносимо слышать, будто детство — самая счастливая пора и что взрослые якобы мечтают возвратиться к этому сплошному понуканию, постоянной зависимости, преследующей тебя даже во сне. Я хотел стать взрослым, чтобы самому распоряжаться собой, поступать и говорить по своему усмотрению, не боясь, что тебя тут же заставят оправдываться, извиняться, искупать свою вину. Я верил, что моя последующая и настоящая жизнь будет прекрасной и я еще сам буду дивиться себе. Я брошу этот город, брошу и забуду, а с ним и все мои обиды, унижения. Я уйду отсюда, чтобы наконец начать жить по-настоящему.

Дверь дозорной открылась. Вошел господин Хорн. Шагнув к одной из витрин, он отпер ее и поднял стекло. Господин Хорн осторожно вынул из внутреннего кармана пиджака почерневший от древности кусок металла, положил его к глиняным черепкам, поправил в витрине остальные экспонаты и внимательно осмотрел их новое расположение. Закрыв витрину, он обошел ее, вытянув шею, будто коршун. Руки он сунул в карманы пиджака. Неожиданно господин Хорн обратился ко мне:

— Смотри хорошенько. Здесь собраны древние вещи. Слишком древние, чтобы продолжать лгать.