Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Теодор не хотел, не мог растрачиваться на обыденное. Он терпеть не мог, чтобы о нем судили другие. Он сам судил себя, насколько это вообще возможно человеку. В этой непрестанной борьбе изводилась его душа, мутился разум. Он становился все более равнодушным, походил на труп, который каким-то чудом еще дышит.

Перед выходом Разии из больницы Теодору приснилось, что он убил своего отца Джорджию возле церкви Святого Архангела.

Голые мужчины и женщины с раскрашенными красной землей лицами заполняли церковь. Они откуда-то все время приходили, и в церкви стало тесно. Теодор стоял у запертых дверей, не понимая, откуда появляются люди. Он слышал с улицы голос отца, который просил его открыть ему дверь. Все слышали его мольбу и, обернувшись к Теодору, глядели на него.

Теодор замахнулся отцовской саблей, каким-то образом оказавшейся в его руке. И разрубил дверь пополам, словно она была из воска. На пороге церкви стоял отец — с распростертыми руками, в белом полотняном покрывале, которым обмотал его дядя Симо. Теодор замахнулся, чтобы разрезать полотно, но, сам не зная, каким образом, отсек саблей отцу голову. Кровь из горла брызнула в сторону колокольни. Дядя Симо поднял голову отца и протянул ее Теодору. Тот в ужасе проснулся, весь в поту, в горячке.

После трехмесячного лечения Разия каждую ночь оставалась с Теодором. Она внесла свет в его мансарду. И он постепенно приходил в себя. Даже после долгого перерыва вернулся к работе над книгой. Вновь окунулся в слова, целыми днями, склонившись над столом, работал. Спокойно исписывал страницу за страницей и складывал их в стопку, которая все росла. Улыбнется Разии и продолжает писать. Она сидела в кресле и следила за каждым его движением. Вставала и подкладывала дрова в печь. Буковые поленья постреливали. Разия смотрела на Теодора точно на призрак. Подходила к нему и целовала. Теодор слышал, как под босыми ногами Разии скрипят половицы. Они ласкали друг друга молча, до боли, словно после какой-то вселенской катастрофы остались одни на всей земле.

В эти дни они вошли в гавань успокоения и нежности.

Теодор подумывал отвезти Разию в Дыры, к матери, и заботиться о ней до самой смерти. Он не сказал ей об этом. Зато впервые рассказал о своей книге. Может, потому, что Разия изменилась после операции: к ней прикоснулась смерть, и она стала спокойнее, счастливее и умнее. Словно во время операции обрела новую, до сих пор ей самой неведомую силу нежности и разум. Она почувствовала любовь к книге Теодора, будто сама ее писала. Молчком двигалась по квартире, прибирала, готовила. Они молча ели, глядя друг на друга с теплотой, которая появляется у влюбленных, которые знают, что расстаются навсегда. Поев, Теодор отдыхал, а Разия собирала и мыла посуду. А случалось, с куском хлеба в зубах неожиданно целовала его, опускаясь на старый ковер. Каждое движение тела Разии теперь обретало новый смысл для Теодора.

В эти же дни Теодор впервые с радостью увидел строение и смысл своей книги. Он торопился завершить ее. Лихорадочно записывал судьбы людей из Дыр. Они являлись из глубины, через воспоминания произносимых слов. А Теодор превратился в живой мост, по которому струились воспоминания этих слов. Он убедился, что слова таят в себе силу излучения, доходящую до нас сквозь время. Так, по одному слову, как археолог по найденной кости воссоздает облик допотопного животного, он мог воссоздать предка, произнесшего это слово. И как появляется скрытая сила и цепная реакция, порождаемая распадом ядра атома при ударе нейтронных частиц, так он вызвал цепные реакции и спонтанные ассоциации, воздействуя на слова. Будто был огнивом, а слова — кремнем, из которого высекают искры воспоминаний. Он и в самом деле далеко продвинулся — рождались история за историей, которые он добывал из отдельных слов.

Мне думается, в те дни и Теодор и Разия стерли грань между красотой и смертью, между днем и ночью. Теодор, как во сне, был то со «Словарем», то с Разией. Просто они торопились жить. Наверное, Теодор тогда действительно хотел завершить свою книгу.

Позднее, где-то в начале ноября, Теодор увидел страх в глазах Разии. Как будто она ожидает небесного суда. (В ее глазах ему виделся тот же страх, что и у отца, и у дяди.) Разия вздрагивала при малейшем шуме. Впервые заговорила о своем муже — она опасалась, что тот может в любой момент вдруг появиться в дверях. Когда как-то утром я зашел их проведать, Разия взвизгнула, подумав, что это ее муж. Теодор успокоил ее с нежной строгостью, и страх ее на время прошел.