Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

Я боялась и хотела этого. Любой ценой. Пусть после мне пришлось бы умереть.

Долгие годы я представляла себе этот миг. Я представляла рядом с собой Хеннера, Бальтюра, Дашинского и даже нашего раввина. Но мне хотелось сохранить себя для того единственного избранника моего, который придет и воспламенит меня всю…

Я читала, что потеря девственности — это жуткая пытка, унизительный акт насилия над личностью женщины. Какая ужасная ложь, чушь, глупое заблуждение! Теперь мне даже смешно, что я так думала, а после мы посмеялись над этим вместе.

Вначале, едва касаясь, он гладил мои бедра, живот… Потом взял с ночного столика кисточку, обмакнул ее в краску и принялся рисовать на моем теле. На обеих грудях появились забавные пичужки, вокруг пупка — большущий подсолнух. А под конец он нарисовал на одном бедре дорожный указатель и вывел на нем: „К гроту Калипсо — 15 сантиметров“. На другом бедре — еще один указатель с надписью: „До сада наслаждений — 15 минут“.

— Почему так долго? Почему, почему? — шептала я.

— Не спеши, — ответил он, — все должно быть преисполнено высшего наслаждения… Это нужно вкусить…

Всем своим поведением я дала ему понять, что терпение мое закончилось, и я не в силах еще целые полвечности дожидаться этого счастливого мига. А он, мучитель, ответил, что пятнадцать минут — это не половина, а всего лишь четверть вечности. При этом он вложил в мою руку кисточку и сказал, что теперь моя очередь нарисовать что-нибудь на нем…

Ничего оригинального не приходило мне в голову, и тогда он предложил раскрасить эту его штуку цветами французской революции. Вся дрожа, взяла я этот удивительный предмет пальцами, чтобы выполнить задуманное. И тут всю меня охватило небывалое возбуждение.

С чем сравнить то, что забилось в моей ладони? Разве что с Геркулесовым столбом, невзначай затерявшимся в лиственном лесу…

С дерзким, царапающим сталактитом, который с опаской пробирается сквозь хрупкую шелковистую медуницу, готовую рассыпаться от первого неосторожного прикосновения…

Я и представить себе не могла, что это его оружие пронзит меня насквозь…

Всем существом моим я отзывалась на каждое его слово, вздох, жест, намек, и Хенрик щедро вознаграждал эту мою отзывчивость. Там, в глубоких недрах моих, расточал неземные ласки его горячий факел — так бережно и так нежно, что я, потеряв ощущение реальности, впилась губами в его губы и не в силах была оторваться. Его глаза, шею, грудь я покрывала жаркими поцелуями. Вдруг откуда-то с неба обрушился на меня горячий водопад, ливневым потоком прокатился по бедрам, сладким ожогом пронзил спинной мозг, и я закричала от охватившего меня восторга и сладостной боли, когда долгожданная неуемная жажда была наконец утолена. Он прижал меня к себе с такой силой, что я едва не лишилась сознания. Я успела еще почувствовать, как вся душа его замерла на мгновенье и вдруг растеклась во мне непередаваемой теплотой.

Это был шестой день сотворения мира, во всех красках повторенный Всевышним для меня одной, первый и единственный в своем роде рассвет для моего тела, для всего моего существа.

В сравнении с этим все прошлое показалось игрой. Лишь сегодня познала я истинный идеал. Оказавшись в руках этого самого бережного и самого прекрасного на свете мужчины, познала я страсть и негу телесного наслаждения.

Я люблю его больше всего на свете, этого сумасбродного, сумасшедшего обладателя трехцветного ключа от французской революции. Он раскрыл меня, распахнул все мое существо для блаженства и счастья: vive le son, du canon! [17] Гром победы — раздавайся! Дословно: Да здравствует гром пушек! ( фр. ). »

Районный центр Виллах, который находится в Каринтии, — это, мягко говоря, глубокая провинция. В числе немногих его достопримечательностей можно назвать приходскую церковь, построенную в готическом стиле, и радиоактивные термальные источники. Впрочем, сюда же следует отнести еще уродливую крепость, которая долгие столетия была яблоком раздора между Германией и Словенией. Мало кому из тех, кто в тогдашние времена немилостью рока оказывался ее узником, удавалось выйти оттуда живым.

Когда Хеннера доставили в этот бездонный котел, единственный вопрос, которым он был удостоен, сулил ему, по сути, один и тот же исход: что предпочитает он сам — виселицу или гильотину?

— Ни то ни другое, — ответил он, понимая, что иного выбора ему уже не предложат, — но если ничего лучшего меня не ждет, то на прощанье поцелуйте меня в задницу!