Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

— Мир он хочет потрясти. В высшей степени превосходно! Другими словами, отправить к ангелам. Открытие, которое сотрясет мир, — я верно понимаю?

— В высшей степени — сотрясет, господин комендант!

— И это сотрясающее мир открытие он хочет нашему кайзеру…

— …лично продемонстрировать, — подхватил Хеннер, — так точно, господин комендант.

Павлик угрожающе поднял пистолет и стал диктовать писарю следующий текст:

— Арестованный без акцента говорит по-немецки, что само по себе подозрительно, поскольку иностранные шпионы вообще и сербские агенты в частности обладают поразительными способностями к языкам, чтобы вводить в заблуждение нашу контрразведку. Таким безукоризненным языком владеют исключительно агенты особо секретные, чтобы не вызвать в свой адрес ни малейших подозрений. Точка. Кроме того, он намеревается ликвидировать нашего кайзера…

— Я бы хотел поправить, господин майор: я сказал — продемонстрировать, а не ликвидировать. Продемонстрировать мое изобретение.

— Мне лучше известно, что он сказал и что — не сказал. Он шпион и должен предстать перед военным трибуналом, о чем он еще пожалеет. Точка. А теперь — довольно возиться с этим дерьмом. Увести!

«Вена, 1 июля 1914 года.

Сегодня я вступаю во вторую половину моей жизни. Именно сегодня, в 3 часа 15 минут пополудни, я стала женщиной. Свершилось то, что десять лет подряд я лишь смутно себе представляла, и, к тому же, произошло все это совершенно удивительным образом и при обстоятельствах столь же удивительных.

Потеряв всякий стыд, я дерзко поднялась к нему в мансарду. Я знала, что папа по делам службы отправился в Санкт-Пёльтен и воротится лишь завтра, а мама принимает двухнедельное лечение на венских водах.

Я придумала себе отговорку. Никакой особенной хитрости, но все-таки — отговорку: поскольку жара в последние дни приняла ужасные формы, я, дескать, решила принести моему любимому графин лимонного напитка. Только и всего!

Я спросила через дверь, испытывает ли он жажду. Он ответил с наигранной деловитостью, что не совсем меня понимает и что я должна войти. Разумеется, я сейчас же сделала это, но, стоило мне переступить порог, графин вывалился из моих рук и мелкими осколками разлетелся по всему полу.

Говорят, посуда бьется к счастью. Так оно и вышло: Хенрик Б. Камин, это облако в штанах, ангел моей мечты, возлежал на постели абсолютно голым и читал толстенную книгу, которой, едва я вошла, он стыдливо прикрыл свое лицо.

От испуга я не могла вымолвить ни слова. Он, однако, ничуть не смутился и спросил, не вид ли его непокрытого носа так впечатлил меня вдруг. В другой обстановке я, наверное, просто рассмеялась бы такой шутке, но на сей раз мне было не до шуток. Не на его непокрытый нос, который он стыдливо закрыл книгой, смотрела я вовсе, а на странный хобот между его бедрами, который, словно гриб, торчал из его тела и вдруг сам собой зашевелился. Необычным зрелищем этим я, признаться, была буквально загипнотизирована. Приличия предписывали мне немедленно бежать отсюда вон, тогда как инстинкт мой, напротив, требовал, чтобы я осталась и вкусила от протянутого мне плода.

От смущения я бросилась подбирать с пола осколки того, что мгновенье назад было графином, и нечаянно оказалась в непосредственной близости к моему любимому.

Хенрик все еще прикрывал нос своим потрепанным чтивом и спросил, не жарко ли мне. Дар речи вернулся ко мне, и я ответила голосом, дребезжащим, как расстроенный рояль, что жара в этом доме непереносима, в мансарде — страшнее, чем внизу, и что поэтому мне лучше бы вернуться в мою комнату. Мой идол ответил на это, что как раз по этой причине было бы более логичным просто сбросить с себя одежды. И, дескать, нет решительно никакого смысла стесняться, поскольку он-то уже гол и, к тому же, из-за своей толстенной книги, лежащей на его голове, все равно ничего не видит. Наконец, чтобы не смущать меня, он обещает отвернуться, пока я буду раздеваться.

Словно под гипнозом, я стащила с себя все мои одежды. Сладкая истома разлилась по моему телу. Задыхаясь от волнения, я спросила его, куда мне присесть. Он взял меня за руку и осторожно притянул к себе в постель.

Сейчас я рассказываю об этом так, будто провела теплый летний вечерок в приятной компании, в привычной обстановке. На самом же деле, всю меня трясло — от кончиков волос до самых пят. От сознания, что сейчас все произойдет, мысли мои спутались в тугой клубок и слова замирали на языке.