Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

Теория научного социализма Маркса и Энгельса учит, что рабочий класс всех пяти континентов представляет собой непобедимую силу, которая, если разразится мировая война, дружно повернет оружие против собственных поработителей и возьмет власть в свои руки. Но вместо этого пролетарий стреляет в пролетария и ревностно исполняет приказы своих классовых врагов.

Так что же произошло? И как вообще такое могло случиться?

На берегу Дунайского канала сидела влюбленная парочка. Над хмурой водой мертвецки зеленого цвета висел удушливый запах мертвой рыбы. Белые цапли кружили в небе, высматривая добычу. По мосту прогрохотал грузовой поезд. Издали доносился гул миллионного города. Над Леопольдсбергом сгрудились грязно-желтые тучи. Чувствовалось приближение грозы, но воздух еще оставался спокойным и только поблескивал, будто наполненный серебристой пылью.

Мужчина обнимал девушку и нежно гладил ее по волосам:

— Это ужасно, Мальва, — сказал он, — ужасно!

— Ты о чем?

— Они застрелили Жореса. Это сигнал.

— Сигнал к чему, Хенрик?

— Ты не поверишь, но это начало катастрофы. Надвигается ураган небывалой силы. Он снесет все на своем пути, все преграды. Но именно из пепла страшной бойни начнется зарождение нового мира…

— Ты все говоришь о какой-то страшной заварухе, Хенрик, но я не знаю, что ты имеешь в виду.

— Рабочий класс всех стран вооружен. Такой шанс представляется раз в тысячу лет.

— Я чувствую, тебя тянет в Россию.

— Со времен восстания рабов в старом Риме у человечества не было подобной ситуации.

— Ты хочешь покинуть меня — говори прямо!

— По-твоему, Мальва, мне следует оставаться в стороне?

— Да, оставаться в стороне и любить меня.

— И ты сможешь положиться на мужчину, который посвятил себя великому делу, а в решительный момент притаился в кустах?

— Смогу, и еще как! Потому что я люблю тебя. Потому что не хочу тебя потерять. Но ты меня не любишь. Тебе подавай героическую смерть. За химерические идеалы, за сомнительное знамя, на которое ты молишься, будто на икону. Ты ничем не лучше тех олухов с восточного вокзала, которые, отправляясь на бойню, вовсю горланят дурацкие патриотические песенки.

— По-твоему, я должен предать самого себя?

— Предательством будет, если ты покинешь меня. Этим ты предашь нас обоих. Мне наплевать на твои «сложившиеся обстоятельства», Хенрик. Твои сложившиеся обстоятельства — это я.

— Но я люблю тебя — как можешь ты сомневаться! Я обожаю твои глаза, твои губы, бутоны твоих грудей… Но пойми, я не могу и не хочу перестать быть мужчиной. В мире и без меня довольно карликов. Бесполых, хладнокровных существ, которые прячутся под листьями салата. Они с головой зарываются в землю и кормятся дождевыми червями. Трясутся за свои шкуры. Всех их презираю! Настал час, я должен исполнить свой долг, чтобы всю дальнейшую жизнь мне не стыдно было заглядывать в зеркало. Сколько себя помню, я всегда плыл против течения. Мне было четырнадцать лет, когда я стрелял в казаков. Не испытывая страха, я ехал на свинцовые рудники Верхоянска. Я стоял под виселицей в Варшавской крепости, и мне не было страшно. А теперь я должен сдаться? В самый решающий момент? Когда мы либо победим, либо на века обречены стенать, скованные цепями? Сейчас каждый честный человек должен подняться на баррикады, чтобы повести за собой людей в последний бой, на священную войну против всех на свете войн. А я в эти решающие часы должен завернуться в голубой плащ трубадура и растекаться патокой слезливых мадригалов? Нет, Мальва, это не для меня…

Мальва поняла, что спорить с ним бесполезно. Ее райская птица намерена улететь, и воспрепятствовать этому не в ее силах. Слезы залили ее лицо. Она осторожно освободилась из его объятий и поднялась с травы. Минуту помедлив, она пошла наугад, уже не сомневаясь больше, что это конец.

Она заблуждалась! По молодости лет она была еще совсем не искушена в тайном пристрастии мужчин к разного рода волшебным приемам, к которым те прибегают, чтобы должным образом обставлять крутые повороты в своей жизни.

Хенрик давно уже для себя решил выбрать в качестве дальнейшего пути что-нибудь полегче, или, точнее сказать, — поразумней. В выборе между абстрактными партийными догмами и страстными поцелуями очаровательной девушки он твердо, ни на миг не сомневаясь, остановился на втором. Но социалистическая совесть его все еще требовала дани. Ему было уже двадцать пять. Половину прожитой им жизни он провел на баррикадах классовой борьбы. Он гордился Красным знаменем, под которым прошел путь своего становления как личности. У него была своя линия, которой он следовал с железным упорством. У него был идеал, и когда Мальва попросила его написать что-нибудь в ее альбоме, он не нашел ничего лучше знаменитого четверостишья из «Зимнего путешествия» Генриха Гейне: