Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

Теплым майским днем Яна пробиралась сквозь толчею центральной улицы провинциального Станислава. Одежду ее, как всегда элегантную, дополняла роскошная шляпка. Женщина то и дело оглядывалась, будто опасалась преследования. Убедившись, что никто за ней не увязался, она решительно свернула в темный проулок и торопливо вошла в ювелирный магазин Леонидаса Корнецки, известного в городе бонвивана и поклонника красивых женщин. Корнецки сидел за стойкой и читал польскую газету. Увидев входившую в магазин изысканно одетую даму, он сейчас же отложил чтение, поднялся и, почтительно склонившись, учтиво спросил:

— Чем могу служить?

— У меня к вам, некоторым образом, одна просьба, но… В общем, сугубо интимного свойства.

— Чем интимнее, очаровательная мадам, тем желанней, — ответил Корнецки многозначительным шепотом и учтиво поцеловал протянутую ему руку.

— Могли бы вы мне, под обет абсолютного молчания…

— Я — сама могила, мадам, не сомневайтесь!

— Речь идет об оценке жемчужного ожерелья, господин Корнецки.

Она достала из сумочки черный футляр и нерешительно открыла его.

— Во что могли бы вы оценить эту вещицу?

— Это зависит от некоторых незначительных обстоятельств, очаровательная мадам.

— Похоже, вас это не слишком заинтересовало, — ответила Яна с грустью в голосе, — ну что ж, тогда я обращусь к кому-нибудь другому.

Она уж было собралась вернуть ожерелье на свое место, но ювелир опередил ее:

— Отнюдь, — сказал он, — интересуюсь и даже очень! — Он взял ожерелье в руки и стал бережно перебирать его пальцами. — Мне бы хотелось только знать, кому принадлежит это украшение…

— Оно принадлежит мне, — ответила Яна и покраснела, — это подарок, сделанный мне супругом. Но известные обстоятельства вынуждают меня кое-что предпринять, используя этот подарок в качестве залога, но, разумеется, не за любую цену. Так сколько же вы готовы предложить мне за него?

— Я бы сказал, только ради вас, laskawa pani [4] Уважительное обращение к даме, наподобие русского «уважаемая госпожа». , как говорится, плюс-минус и чтоб без лишних формальностей, — тысячи три крон.

— У вас в витрине выставлен алмаз. Он еще не продан?

— Великолепный экземпляр из Центральной Африки, — сразу оживился ювелир, — безупречный Юкункун. Три тысячи пятьсот крон, и это, как говорится, эксклюзивная цена для очаровательной дамы. Неповторимое сияние, другого такого не найти. Алмаз чистой воды, прозрачный и без малейшего тонирования. На вашей шейке, laskawa pani, или между вашими грудями это будет выглядеть в полном смысле слова по-королевски!

Яна взяла из рук ювелира свое ожерелье и положила его обратно в футляр.

— Не будем уподобляться торгашам, пан Корнецки. Либо вы отдаете ваш алмаз за мое ожерелье, и мы с вами квиты, либо будем считать, что сделка не состоялась.

— Если бы вы, мадам, изволили еще разок заглянуть ко мне вечерком, мы обсудили бы этот вопрос всесторонне. За рюмочкой ликера — vous comprenez [5] Вы понимаете ( фр. ). , при свече, если, разумеется, вы не против. Согласитесь, что состоятельный мужчина и привлекательная дама всегда найдут общий язык…

— Как вы себе это представляете, пан Корнецки?

— Но ведь вы уже не дитя, мадам…

— И в котором часу?

— Как только закроется магазин, — многозначительно ухмыльнулся Корнецки, явно довольный собой.

Стремительным вихрем сменяли друг друга события. Наступило 1 июня, этот ужасный, отвратительный день. Как раз в праздник Святого Эразма все имущество Лео Розенбаха в 24 часа подлежало описанию за долги. Он лишался не только мебели, но и дома. Вся семья погрузилась в глубокое уныние. Мальва весь день не выходила из своей комнаты и только царапала что-то в своем дневнике.

«Вот и свершилось: у меня больше нет выбора. Тридцать дней от Бальтюра нет никаких известий. Наверное, его уже нет в живых. Впрочем, теперь это не суть важно. Для меня он живее прежнего. Я живу им, а он рассчитывает на меня. Он оставил мне поручение, и я обязана его выполнить. „Этот зверь все равно должен умереть“, — сказал он. Этим и заполнена я теперь. Я научусь обращаться с взрывчаткой, и мне не будет страшно. Страх — самое скверное, что есть. Почему нас, девушек, учат всего бояться, а не быть решительными? Я хочу стать решительной, беспощадной и твердой, как гранит.

Завтра нас вышвырнут из дома. Пусть так. Теперь я должна сама решать — что для меня, а что нет. Собственность изнеживает человека, говорил Бальтюр, и он был прав.