Впрочем, самую большую прибыль извлекал он из своего пристрастия к дамочкам, охотно потакая их стремлению к эмансипации. Нанимая работников, он принципиально отдавал предпочтение женской рабочей силе, утверждая на всех перекрестках, что женщины работают лучше мужчин, прилежней и, главное, за меньшую плату. К тому же, пока они молоды, они всегда готовы дополнительно подзаработать оказанием специфических услуг, а это тоже не последнее дело.
В тот октябрьский день, в послеобеденное время, Патриарх сидел в своей конторе и наблюдал сквозь внутреннее окно за работой нескольких сотен молодых ткачих. Перед зачарованным взглядом его мелькали маховики и приводные ремни, будто в каком-то диком помешательстве суетились сновальные валки, челноки, и все это сопровождалось монотонным рокотом, заполнявшим каждый уголок цеха.
Янкель не заметил — или не хотел заметить, — как в зале появились двое мужчин, чем-то серьезно озабоченные. Одного из них звали Хаим Левин, доверенное лицо и правая рука Янкеля. Другой, в погонах высокого полицейского начальника, некто Соколов, остановился в дверях в ожидании особого, долженствующего его положению приема.
Левин кашлянул несколько раз, привлекая к себе внимание хозяина, однако уловка его не возымела никакого действия. Тогда он произнес умоляющим голосом:
— Мы имеем удовольствие, то есть, я хотел сказать — редкую честь приветствовать у нас жандармского офицера господина Тимофея Соколова…
Однако голос его сник, поскольку Янкель завороженным взглядом всматривался в зал, откуда доносился сплошной рокот машин. Не пошевелился он и тогда, когда Левин проворчал ему в самое ухо:
— Сами их превосходительство гарнизонный генерал Калугин прислали к вам этого высокого офицера лично. Вы меня слышите, пан Камински? Очень важная персона из Варшавы командировала его к вам…
Патриарх спокойно взял со стола бутылку, налил себе стакан вина и разом опрокинул его в себя, даже не подумав угостить русского офицера. В Польше такая выходка была бы расценена как бесцеремонность, в России — как провокация. Потеряв терпение, полицейский чин взял Янкеля за воротник и прошипел злобно:
— Я полагаю, что именно вы и есть тот самый еврей Янкель Камински — да или нет?
— Оставьте меня в покое!
— Я, кажется, спросил, вы ли тот самый еврей Камински? — Офицер повысил голос. — Я здесь по поручению гарнизонного генерала Калугина, и мне не до шуток!
— Мне тоже не до шуток, — сухо ответил Янкель, не прерывая своего занятия, — оставьте меня в покое, или вы больше не жандармский офицер.
Это была какая-то таинственная угроза, за которой могло стоять что угодно. Что именно — Соколов не знал. На всякий случай он одернул руку. Он отчетливо видел при этом, что Патриарх все еще неподвижно пялится в окно. Тогда жандарм изменил тактику и заговорил несколько более миролюбивым тоном:
— Мне очень жаль, но я вынужден вам сообщить, что ваши сыновья Бэр, Шломе, Ицхак, Мордехай, Мойше, Лазик, Аарон, Адам, Менахем, Бенцион и Херш сидят под замком. В варшавской цитадели.
Янкель снова налил себе из бутылки, не предлагая гостям ровным счетом ничего.
Левин находил, что Янкель никогда прежде не был столь невыносим, как сегодня. Он попытался как-то снять напряжение.
— Не желаете ли присесть, господин оберлейтенант? — спросил он услужливо.
Соколов остался стоять, продолжая сухим тоном нагонять страху на Янкеля:
— Ваши сыновья совершили тяжкие преступления. Во-первых, антигосударственная деятельность, во-вторых, оказание вооруженного сопротивление русской армии, в-третьих, подрывная деятельность в виде пропаганды в средних и высших учебных заведениях, а также, в-четвертых, упорное неповиновение третьей степени…
Левин был вне себя и хотел лишь как-то разрядить до предела напряженную обстановку. Он раскрыл портсигар и услужливо протянул его офицеру, но тот не обратил на этот жест никакого внимания и продолжал еще более угрожающим голосом:
— Перечисленные в этом документе лица — Бэр, Шломе, Ицхак, Мордехай, Мойше, Лазик, Адам, Бенцион, Менахем, Аарон и Херш — будут приговорены к восемнадцати годам каторжных работ на свинцовых рудниках Крайнего Севера…
Янкель опрокинул третий стакан, поднялся и стал ходить по конторе взад и вперед с плотно сжатыми губами. Офицер между тем продолжал свою атаку в том же духе:
— Вам как отцу этих одиннадцати правонарушителей надлежит обратиться с жалобой к его превосходительству гарнизонному генералу Калугину.
Читать дальше