Франтишек Ставинога - Солнечный день

— Этот человек мне не нравится, — сказала Королева Элишка, когда после ухода гостей мы убирали со стола. — Кроме киношной физиономии — ничего. Ф-фу! — дунула она по направлению к люстре.

— Тебе не обязательно спешно брать его в мужья, — сказал я. — Подожди, когда эта девица ему надоест.

Со временем я перенял у нее манеру вести задушевные беседы.

— Отлично, — ответила она. — Я заметила, когда ты глядел на барышню Гайкову, у тебя чуть глаза не вывалились. Нет ничего лучше, чем взаимное понимание.

Наблюдательности Королеве Элишке не занимать.

Развитие отношений барышни Гайковой с Иркой Бернатом с немилосердной быстротой мчалось по предполагаемому пути. Барышня Гайкова влюбилась в этого скользкого типа со всем упорством и снисходительностью многолетней претендентки на тепло семейного очага. Она никогда не стала законной пани Бернатовой, но весьма быстро лишилась капитальца, вырученного от продажи домика, унаследованного от матушки. Все получилось так, как я предвидел в своих самых черных предположениях. Со сберкнижки исчез остаток вклада, барышня Гайкова, к которой благодетельные соседки обращались не иначе как «девушка», забеременела, а ее друг и опора на жизненном пути под впечатлением невиданного счета на книжке уже давно работал спустя рукава, заботясь лишь о том, чтобы на него не обратила свои взгляды районная прокуратура. Пани Гайкова очнулась от розовых снов, лишь став матерью. С чувством ответственности за ребенка в ней появились решительность и способность трезво оценить Ирку Берната и дальнейшие перспективы развития его натуры. В один прекрасный день пани Гайкова, завернув младенца в теплое одеяло, исчезла в неизвестном направлении. Надеюсь, дела ее идут хорошо и о моей причастности к перипетиям ее короткой совместной жизни с Иркой Бернатом она не знает.

Ирка Бернат получил от нее привет в форме решения суда об алиментах. Счастливого отца подобная несправедливость и ненависть окружающего мира, где никто, кроме него, ничего не делает, хотя все живут припеваючи, настолько потрясли, что он окончательно опустился. Работу бросил, перестал платить за квартиру, за что был выселен. Продал и пропил мебель и перебрался в общежитие, откуда его выкинули за регулярные прогулы на работе. Потом он бродяжничал, питался объедками в харчевнях и подачками случайно встреченных знакомых. Оброс седой щетиной и грязью, производя ложное впечатление ветхозаветного пророка. Ночевал в подвалах, а какое-то время — в перевернутой вагонетке на заброшенном болденском терриконе. Шахтеры прозвали его «Кустик», так как ютился он в кустах.

В те сложные времена, в конце шестидесятых годов, никто им не интересовался.

Как-то раз мы с Королевой Элишкой столкнулись с Иркой Бернатом в загородном ресторане «На выровне». Неудивительно, что даже моя приметливая жена не узнала в нем того изысканного джентльмена, которого потчевала за своим столом вырезкой под винным соусом.

С той поры я Ирку Берната больше никогда не встречал. Вполне вероятно, что его вымыли, постригли и побрили на государственный счет. И что цели своей: ничего не делая, жить на широкую ногу — он так и не достиг.

— Вашек!

Ответа нет.

— Вашек!!

Тишина.

В последнее время этот ублюдок все чаще куда-то прячется, не помогает никакая порка. И пламя упорного молчаливого сопротивления под ударами кнута скорее возгорается, нежели утихает.

Мужик тяжело вздохнул, тяжким вздохом покорного, многострадального христианина, и направился к сараю. Возле хлева, усомнившись, приостановился. Там на стенке из красных кирпичей, заиндевевших от дыхания животных, висели два бича. Молодые березки для кнутовищ мужик долго приглядывал во время воскресных прогулок, когда обходил свое небольшое хозяйство. Он выискивал среди благородных стволиков самый подходящий, светло-коричневый и упругий, без сучков. Наметанным глазом он уже издали определял нужную березку и в нетерпении продирался через малинник. Он чувствовал себя обиженным, если оказывалось, что стволик неровный, на расстоянии он попросту не разглядел его. Зато, когда наконец попадалась подходящая, именно такая, какую он искал, мужик, покраснев от волнения, ходил вокруг нее, испытующе обследовал, прикидывал так и эдак и, несколько раз тряхнув, смотрел, как ведет себя самая верхушка. Потом торжественно сгибал деревце, осторожно прижимая стволик к земле, и доставал из кармана короткого кожушка огромный складной нож. Тонкая кора березки без сопротивления лопалась, рассеченная сильным ударом, и открывала белую плоть ядреного и терпко духовитого дерева. Осторожно, чтобы не испортить стволик, мужик обстругивал тонкие ветки. Теперь березка была уже кнутовищем. Мужик раз-другой полосовал воздух, проверяя упругость и силу удара и прикидывая, что будет, когда сыромятный кожаный ремень на конце кнутовища обременит его и уравновесит. Громко ли будет щелкать бич, когда он погонит своих волов по деревне?.. И волам тоже, думал крестьянин, наверное, нравится щелканье бича. Мужик своих волов никогда не бьет. Они тащат телегу, груженную тяжелым слежавшимся навозом, шагают ритмично, равномерно перенося с боку на бок тяжесть тела. Их копыта шлепают подорожной пыли мягко и успокаивающе.