Радослав Михайлов - Властители земли

Между тем Грозданов пришел с вестью о новых причудах: туалеты и комнаты для стирки облицовывать сплошь — так решило собрание пайщиков, и опять два лева прибавки на метр. В сущности, дополнительная оплата была незаконной, нигде не практиковалась, но в этом кооперативе не какие-то рядовые, тут большие люди, их решение — закон, хотя и в обход закона. Ну хорошо, ответил Кирчо. А что со штукатуркой делать? Ведь туалеты и прачечные уже оштукатурены. Заплатят, сердито крикнул Грозданов, за штукатурку, за обдирку, за новую облицовку — за все! Коли сами хотят — пусть платят! Работы прибавилось еще больше: по три подсобных помещения в квартире, по четыре квартиры на этаже, по три этажа на каждого — конца-краю не видать.

Прошла неделя после истории с товарищем Николовым, Димитр работал в кухне, когда пришел хозяин квартиры с женой. Болтливая, возбужденная, она начала ахать уже от порога: а что Сашо (это мужу), если покрыть стенку целиком? Ах, Сашо! Тут холодильник, тут мойка, обязательно двойная, из нержавеющей стали, из Ботевграда, ты позвони товарищу такому-то, и он, с его связями! Дружочек (это Димитру, который кончал подготавливать стену и стоял к ним спиной, вовсе не выказывая этим враждебности, просто надо было закончить, чтобы за ночь раствор подсох), — дружочек, плитку я уже подобрала, утром привезем, и чтобы все, как у Кавракирова. Его кухня — мечта! Роза, Роза, умоляюще зашептал муж тихо, чтобы Димитр не слышал, хотя тот и не слушал. Поток слов прекратился, и когда они вышли, из коридора донеслось: оставь его в покое, он частных заказов не берет, будем другого искать.

Вот уже как широко разнеслось! Да и как могло быть иначе, хозяева сновали с этажа на этаж в любое время дня, некоторые приходили уж затемно, все ощупывали, о чем-то шептались, хвастались друг перед другом. Они просто не могли не знать.

В тот день Димитр ощутил, что вокруг него образовалась атмосфера неприязни. Хозяева больше не обращались к нему с просьбами, иногда только кто-нибудь спросит: это ты Димитр Первый? Я. Хмыкнут шутливо: ну-ну, и все на этом. Товарищи начали его сторониться. Сойдутся все вместе или двое-трое и сразу: один договорился на пять кухонь, другой на восемь, а каждая кухня по сто левов, клад — не дом! А его увидят — молчок. Незаменимый завел новую моду: сложил товарищу Кавракирову столик для отбивки мяса и облицевал его, над плитой вытяжку установил, и опять не задаром. Димитр слушал вполуха, не вникая. Мода распространялась быстро: каждому хотелось, чтобы ему создали удобства для еды, питья, чтобы было чисто, красиво, и не скупились. А Димитра уже избегали: несколько раз он слышал, что собираются пойти выпить, но его не звали. Ну и ладно! При встречах же стали новые шуточки отпускать: ох, Первый, что деньги тебе не нужны — это еще полбеды, чуди, коли хочешь, только не настучи на нас начальству! Но и эти шуточки лишь тогда, когда встречались по необходимости, а в общем-то всякое желание шутить с ним у рабочих пропало. «Не настучи начальству!» Что же тогда за его спиной говорят? Смотрели на него с испугом и недоверием: кто его знает, вроде свой человек, да ведь чужая душа — потемки.

Скрытая неприязнь угнетала Димитра, хотя поначалу он не обращал на нее внимания. Теперь он часто ловил себя на том, что после работы, когда другие шли куда-нибудь посидеть в мужской компании, ему становилось тоскливо. Заметила это и жена. Что с тобой? Не заболел ли? Нет, ничего. День-два спустя кто-то все же донес ей, и она устроила ему настоящий скандал.

Глупый, чисто женский: да как же это можно, кто же это от денег отказывается? Только ты один такой, уперся как баран. Вывела его таки из себя: замолчи, иначе… И жена оставила его в покое, но то и дело принималась беспричинно плакать, жалостливо причитала, будто сирот оплакивала, потихоньку, однако, чтобы никто не слышал. Вечерние разговоры о квартире стали еще тягостнее.

Поперек горла ему эти вечерние разговоры! Шепотом, чтобы детей не разбудить: дадут квартиру или не дадут? Еще прошлым летом Кирчо разговаривал с товарищем Домузчиевым из района: товарищ Домузчиев, у нас у многих плохо с жильем, но хуже всего у Димитра, с двумя детьми в вагончике ютится, поимейте в виду. Буду иметь в виду, ответил Домузчиев, буду. Этим и закончился разговор, но Домузчиев человек серьезный, строгий, никому никаких поблажек и не боится никого; Димитр его словам верит: буду иметь в виду. Давно надо было бы пойти к нему, напомнить о себе. С другой стороны, чего идти, ведь всем известно, как плохо у него с жильем, почему именно про него должны забыть или отодвинуть назад, в заявлении черным по белому написано: семья с двумя детьми в вагончике. Домузчиев строгий, но справедливый человек, такие люди Димитру нравятся, он таким верит; строгие, но справедливые, никаких заигрываний с подчиненными, никакого подхалимства перед начальством. Так и должно быть: отругай, потребуй, накажи, но будь справедлив! Таким казался Домузчиев, и Димитр ему верил; так плохо было в вагончике, что не мог он не верить в Домузчиева.