Екатерина Кармазина - Идеалист

Тогда я понял одну простую вещь: лекции Марины Мирославовны отличались поверхностностью, упрощенностью в подаче материала, тогда как освещение обсуждаемой темы Валерией Викторовной было гораздо глубже и многогранней.

Лекции г-жи Марины воспринимались легко, потому что она никогда ни во что не углублялась, а в речи не использовала профессиональную терминологию, стараясь говорить только обо всем понятных вещах и на всем понятном языке. Если какой-либо термин все же встречался, тут же давалось его определение. Простота изложения удавалась ей за счет того, что освещался только один аспект из множества.

Лекции Валерии Викторовны всегда были более детальны и, как правило, изобиловали специфическими терминами. Иногда их было столько, что содержание лекции улавливалось с трудом. Для усвоения материала нужно было прикладывать немалые усилия и много думать еще и потому, что основные положения изучаемого труда рассматривались в разных аспектах. На то они и университетские лекции!

Понятно, что лекции имеют временные ограничения, а материал объемный, и всегда приходится его ужимать. Это делали обе, и Марина Мирославовна, и Валерия Викторовна. Но основное отличие между ними заключалось в том, что Валерия Викторовна не преследовала никаких скрытых целей и просто раскрывала тему. Марина же Мирославовна давала несколько общих положений в самом начале, а дальше выбирала только то, что сыграло бы на руку Братству, привлекло бы в его ряды больше новых членов, то, что указывало или намекало на Братство, что способствовало бы вере и служению в Братстве, что вело бы к поиску учителей, которыми стали бы учителя Братства. Поэтому после лекций г-жи Марины я так мало знал и оказался совершенно некомпетентен во многих темах.

Если лекции Валерии Викторовны были вполне соотносимы с предметом зарубежной литературы и с родом ее деятельности как преподавателя и писателя, то специфичность расставляемых Мариной Мирославовной акцентов являлась не чем иным, как манипуляцией, и с философией не имела ничего общего. Причем доказать это было практически невозможно, так как упоминаемые ею описания действительно наличествовали в книгах.

По программе вводного курса в Братстве за гностиками и стоиками следовали киники и эпикурейцы. Теперь я решил внимательно следить за каждым произнесенным г-жой Мариной словом. На сей раз я старался не вовлекаться эмоционально и слушать с холодной головой, при этом отмечать и фиксировать все моменты, связанные с ученичеством и со всем тем, что можно было бы соотнести с Братством.

Как обычно, все начиналось с подробной информации об основателе школы: где и когда родился, чьим был последователем. Затем основание своей школы, ее отличия и ориентиры, предпочтения и взгляды. Киники, полностью отказывавшиеся от материальных благ, приверженцев своей философии находили среди тех, кто утратил в жизни надежду на перемены к лучшему. Все многочисленные и, в общем-то, справедливые выпады в сторону нашего времени и современного общества, которые я слышал на лекциях в Братстве, подводили к желанию что-то изменить. А дальше я услышал о принципе киников неукоснительно следовать избранному жизненному пути, претворяя философию в жизнь. То есть слушать лекцию можно было двумя способами: просто слушать на уровне информации или все услышанное тут же проецировать на себя и Братство, видя в этом прямое указание на возможный способ реализации услышанного на практике.

В следующей лекции Эпикур, в противоположность киникам, находивший высшее благо в удовольствиях и наслаждениях, охотно приобщал братьев, друзей и рабов к занятиям философией в своем имении с прекрасным садом. Дом Братства сложно было назвать имением, и все же это был дом с садом.

Друзья Платона собрали деньги, чтобы вернуть долг Анникиреду, который выкупил и отпустил Платона на волю. Анникиред от денег отказался, и на них был куплен сад и открыта философская школа. Пифагорейская школа, с необычными правилами поступления в нее, отличалась высокой нравственностью и строгими обычаями.

В Доме Братства также были свои правила и обычаи, взять хотя бы запрет на право слушателей выбирать для изучения курс лекций по своему усмотрению. Этот запрет не давал мне покоя.

Выходило, что все рассматриваемые античные философские школы и досократовкого, и классического, и эллинистического периодов имели составляющие, которые использовались Братством. Или точнее будет сказать, лектор, говоря о любой из этих философских школ, давал прямое указание на эти составляющие. Идеи Платона, логика Аристотеля, пифагореизм и орфизм, египетская религия и идеи индуистской философии, все это можно было объединить под общим термином «неоплатонизм». Философская система неоплатоника Аммония Саккаса имела своим принципом примирение всех религий. И Братство рассматривало традиционные религии именно по такому принципу — принципу объединения. С философии все начиналось, а затем главенствующее место заняли мистика, эзотерика и теософия. Интерпретация индуизма, например, носила оккультный характер. Называть Братство философской школой стало сложно. Определение философии Братством звучало как любовь к мудрости, что само по себе имело довольно размытые границы, ибо под мудростью каждый мог подразумевать что-то свое. Но в том, что в Братстве присутствовала мистическая духовная традиция, «тайная философия» оккультных практик, сомнений не было. А какова идеология оккультизма? Установить духовное господство над человечеством и претендовать на роль религии! В это сложно было поверить, особенно глядя на Марину Мирославовну. А может, все совсем не так и Братство всего лишь еще одна современная модель синтеза и практического применения философии в жизни? Хотелось бы верить, но это было не так. Иначе как объяснить все остальное? Если бы амбиции были скромнее, то не было бы никакого тайного знания, а были бы простые и понятные всем цели и задачи. И будь Братство культурным, благотворительным центром или философской школой, Марина Мирославовна автоматически превращалась в героя нашего времени. А так… Не могут благие цели скрываться за семью печатями!