Геннадий Марченко - Выживший

- Товарищ Якушев, что, нельзя было как-то поаккуратнее?

- Так ведь не признается, сволочь, в подготовке государственного переворота, - с ненавистью посмотрел в сторону избитого следователь.

- Гриша, выйди-ка минут на пять, я тебя позову.

Когда следователь покинул помещёние, и Берия с Ежовым остались один на один, новый нарком внутренних дел сел на табурет напротив прежнего главы ведомства.

- Что же ты, Ежов, упорствуешь? - с лёгким недоумением поинтересовался Берия. - Подвизался к троцкистам, заговоры устраиваешь, так имей смелость признать свою вину.

- Не было этого, - едва слышно произнес Ежов.

Кровавая корка на губах бывшего наркома лопнула, и губы засочились красным.

- Может быть, и путешественника из будущего не было?

Зрачок экс-наркома метнулся влево-вправо и снова остановился на Берии.

- Так, значит, вы в курсе?

Ежов, не будучи близко знаком со своим преемником, обращался к нему на 'вы', тогда как Лаврентий Павлович особо в этом плане не церемонился. Да и ситуация была в его пользу.

- А как ты думал? Рассчитывал оставить всё в тайне? Товарищ Сталин тоже в курсе, именно он мне и поручил провести с тобой этот разговор.

- Я могу отдать все документы...

- Не стоит волноваться, они уже у товарища Сталина. А вообще есть у нас с Иосифом Виссарионовичем подозрение, что ты, Николай Иванович, узнав о своей предстоящей, скажем так, отставке, решил затеять мятеж. Сыграть, так сказать, на опережение. Хотя, как говорил мне товарищ Сталин, мыслей снять тебя с должности у него не возникало. Не возникало до тех пор, пока он не узнал, что ты скрываешь от него и его товарищей появление в нашем времени этого Сорокина. И мало того, что скрываешь, ещё и дал команду его уничтожить, чтобы, видно, он лишнего не наговорил. Но не повезло тебе, дошло письмо до товарища Сталина, отправленное Сорокиным на его имя в Кремль. А там оказалось написано много чего интересного, и о тебе в том числе.

Ежов молчал, опустив голову на грудь. Берия стал с табурета и подошёл к бывшему наркому вплотную, пытаясь заглянуть в его единственный зрячий глаз.

- Я не планировал никаких заговоров, - опять чуть слышно произнес подследственный. - Это клевета.

- А вот твой заместитель Курский на первом же допросе показал, что ты предлагал ему сотрудничество в подготовке заговора. Шапиро и Рыжова также дали показания.

- Вы и их арестовали? - без особого удивления спросил Ежов, поднимая взгляд на Берию.

- И их, и многих ещё арестуем, всех тех, кто входил в твою шайку. Ни одна гадина не уйдет от заслуженного наказания.

Ежов промолчал, снова опустив голову. Ему было трудно разговаривать, кажется, сломали челюсть, да и не хотелось уже ничего говорить. Он понимал, что его ждет, раз уж они не только до него, но и до его заместителя Курского добрались, не говоря уже о Шапиро и Рыжовой. Выходит, грядет очередная чистка и, к сожалению, одним из первых зачистят именно его, наводившего ужас на весь СССР Николая Ивановича Ежова. Сам не раз подмахивал приговоры, ставившие расстрельную точку или лагерное многоточие в биографии человека, даже не зная его истории. Сколько их таких заждались его на том свете, чтобы посмотреть ему в глаза... Если он, тот свет, конечно, существует.

В глубине души Николай Иванович верил в Бога и загробное царство, эта вера пришла к нему ещё в детстве. Тогда он, 11-летний подросток, с такими же сорванцами купался в речушке Шешупе, протекавшей в нескольких километрах от Мариямполе - городке, откуда совсем скоро Коле предстояло уехать к родственнику в Петербург учиться портняжному ремеслу. В тот день он решил удивить мальчишек, донырнув до дна, находившегося метрах в трех от поверхности, и в качестве доказательства достать оттуда речную мидию беззубку, которых в этих местах было в избытке и которые прекрасно жарились прямо в скорлупе, брошенные в костер. Впрочем, удивить не столько мальчишек, сколько соседскую девчонку, которая с ними увязалась и теперь сидела на пологом, поросшем травой берегу, выставив на всеобщее обозрение свои загорелые ноги.

Самый маленький из компании, Коля хотел казаться хотя бы самым смелым. Вот и нырнул, да так, что тесемкой от штанов зацепился за притаившуюся на дне корягу. Купались-то в те времена голышом или в портках с подвязками, тогда и не знали, особенно в глухой провинции, что такое трусы. Да и сейчас он их не носил, по привычке под галифе натягивая всё те же рейтузы.

А в тот раз, оказавшись в трех метрах под водой, с только что подобранной на песчаном дне беззубкой, он никак не мог освободиться от внезапного подводного плена. Накатила паника, пальцы не слушались, тесёмка, так странно завязавшаяся узлом, упорно не рвалась. А воздух из лёгких вдруг резко ушёл, и ушные перепонки сдавило так, что голову будто сдавило железным обручем. Водная гладь находилась так близко, он видел размытое солнце сквозь призму воды, казалось, только протяни руку... Он держался из последних сил, но чувствовал, что ещё десять-двадцать секунд - и уже ничто не сможет его удержать, и он вдохнет воду, которая хлынет ему в лёгкие.